сюжет, потом про музу.
– Труд писателя – не такой простой, каким может показаться с первого взгляда, – назидательно начала я. – Месяц, а то и два я пребываю в творческих мучениях – мучаюсь, мучаюсь, придумывая сюжет, но он не придумывается. Это ужасно! И в одну минуту (это как озарение) сюжет вдруг проносится в голове, и я принимаюсь за работу. Это меня посещают вдохновение и муза, которая буквально стоит у меня за спиной и уже не покидает до последнего предложения, – закончила я свою тираду и добавила, словно убеждая себя в том, что именно так оно и происходит: – Да.
– Так же вы писали и «Убийство на рассвете»?
– Конечно, – ответила я и вдруг неожиданно для себя ляпнула: – По правде говоря, я совсем не так пишу. Это Любочка, мой редактор, посоветовала мне насчет музы и вдохновения вам сказать. На самом деле первоначально я написала роман от лица юноши, Степана, который ненавидит женщин, работает аптекарем и влюбляется в Генриетту – женщину бальзаковского возраста. В конце она изменяет ему, и он убивает ее из ревности. Но когда Любочка прочла текст, она сказала, что получилась страшная ерунда и что любовный роман для женщин не может быть написан от лица закомплексованного юноши. Она попросила меня все переделать. Я долго не могла ничего поделать с этим текстом, и вдруг в голову пришла одна мысль – все перевернуть.
– Как это – перевернуть?
– Слово «он» меняю на «она», вместо героя Степана героиней делаю Степаниду, а вместо убитой в конце Генриетты убиваю неверного Генриха. Так что и переделывать ничего особо не пришлось, и Любочка осталась довольна. И волки сыты, и овцы целы, – заключила я и почувствовала, что сказала явно что-то не то. Получалось, что в качестве «волков» выступала Любочка, а «овцы» – это уважаемые читатели. Нехорошо…
В этот момент я ощутила, что на меня кто-то пристально смотрит из зала. Я всмотрелась в толпу и увидела Любочку – она стояла метрах в четырех от нашего столика и злобно глядела на меня, а когда поймала наконец мой взгляд, покрутила себе у виска пальцем. Тут я прикусила язык и, чувствуя свою вину, спросила журналистку:
– Может, я что-то не то сказала? – Я опять забыла, что меня транслируют на весь магазин. – Хотя мне простительно – я вообще не знала, о чем буду говорить, ведь это моя первая презентация. По крайней мере, я не кривила душой и честно все рассказала, потому что люблю и уважаю тех, кто читает мои книги, – патетично сказала я.
– Уверена, что читателям понравилась ваша откровенность, – заметила журналистка, но по ее лицу было видно, что она сомневается – задавать мне еще вопрос или этого не стоит делать. Все-таки она его задала: – И последний, так сказать, традиционный вопрос. Не расскажете ли читателям о своих творческих планах?
– Да, конечно. Вообще-то за последние два месяца я должна была написать новый роман, но так как моя бабушка лежала в больнице и я почти каждый день навещала ее, времени совершенно не было, а мой редактор Любочка требует текст к концу мая. К счастью, с сентября прошлого года я вела записи того, что происходило в моей жизни.
– То есть это ваш дневник? «Бриджит Джонс» по-русски, так сказать?
– В какой-то степени да. Хотя нет, я бы так не сказала – это связный текст, описывающий девять месяцев, вырванных из моей жизни. Осталось дописать финал.
– То есть вы еще не знаете, чем закончится ваш роман?
– Нет. Это будет сюрприз, как для читателей, так и для меня.
– Спасибо вам за исчерпывающий рассказ о своем творчестве и о романе. Теперь все желающие могут пройти в пятый отдел, и Мария Алексеевна с удовольствием подпишет вам свою книгу на память.
И в зал, к моему великому удивлению, повалил народ. Ко мне выстроилась целая очередь желающих подписать книгу. У входа незамедлительно появились охранники и пропускали людей «дозами».
– Будьте так добры, Мария Алексеевна, подпишите мне вот тут в уголке: «Любезной Татьяне Васильевне от лучшей подруги». Вам не трудно? Пусть все думают, что вы моя лучшая подруга! – попросила полная женщина средних лет в цветастом платье.
– Пожалуйста. Жалко, что ли!
– Спасибо! Я так люблю ваши романы! Мне они жить помогают! – вдруг заявила она, прижав подписанную книгу к груди, как будто это было нечто драгоценное.
Надо сказать, я не ожидала, что кому-то нравятся мои книги, но любителей, я бы даже сказала, поклонников моего творчества оказалось немало – так что моя бедная рука вместо автографа готова была ставить лишь крестики.
У меня кружилась голова от большого количества людей, от постоянно мелькающей перед глазами обложки с розовым закатом и зарезанным на кровати мужчиной, как вдруг я услышала знакомый голос:
– Мария Алексеевна, напишите мне: «На память от «Уходящей осени».
Тут меня будто током ударило, и я мгновенно пришла в себя. Я подняла голову и увидела перед собой «Лучшего человека нашего времени». Он был так же прекрасен, как тогда, летом, когда я впервые увидела его в коридоре издательства. Я почувствовала аромат его любимого одеколона, и мое сердце, как мне показалось, с грохотом ударилось о ребра и провалилось вниз, застряв где-то рядом с желудком.
– Наконец-то я могу хоть посмотреть на тебя! – сказал он отчаянно. – Я буду ждать тебя в машине во дворе у запасного выхода.
После него я механически ставила закорючки на обложках книг, зная наверняка, что не смогу ему отказать. Вообще-то вернее будет сказать – не смогу отказать себе. Только сейчас, увидев его так близко, я поняла, как сильно соскучилась по нему.
– Не пойму я что-то! – донесся до меня властный голос Мисс Двойной Бесконечности. – Это ведь я эпопею написала! Так почему Машка за меня автографы всем раздает?!
– Прекрати ерунду говорить! – довольно громко осекла ее мама.
– Но это несправедливо! Я эпопею написала! – все еще слышался удаляющийся бабушкин голос. – Это я
