Путь вниз

омерзительно и у меня не оставалось другого выбора, кроме как отправиться мыть ее, в дверь постучали. Я держал ее на руках, Соню, мою Соню, вода в ванне была нежной, как ветерок, и всего лишь два дюйма глубиной, но уровень ее подымался, и она взглянула на меня так, что взгляд ее пронзил меня до глубины души. Это была просьба, весьма определенная и бесконечно печальная просьба, которая как огонь вспыхнула в глубине ее широко раскрытых и предвидящих ореховых глаз…

В дверь постучали опять, еще громче и настойчивее, и я положил ее на спину в медленно набирающуюся воду, не переставая наблюдать за ее глазами, тогда как маленькие ноги ее судорожно подергивались, а кулачки сжимались. Затем я поднялся – лишь на секунду, только на секунду, вытер об штанину руки и откликнулся: «Я иду, я… иду!»

Стук в дверь мгновенно сорвал Джона с места. «О, боже, уже начало второго, огонь погас, а Барб, где же Барб?» Но его внимание было привлечено к чему-то другому, он попытался побороть беспокойство, отделить его, загнать в угол рассудка, чтобы обратиться к нему в будущем. Но стук не прекращался, он не слышал его, или бессознательно не хотел его слышать. «Соня, – думал он, – что же станет с Соней?» И так все продолжалось до тех пор, пока в комнате не появился Бак и не распахнулась, словно открыв вход в пещеру, дверь, и в комнату не ворвался мороз, настоящий мороз. В дверном проеме замаячила фигура в огромной широкополой фетровой шляпе поверх мрачного и встревоженного лица.

– Папа, – сказал Бак, – Папа, произошел несчастный случай.

Джон едва услышал его. Он поднес книгу к лицу, держа ее как прикрытие, и поверх суматохи, смущения и внезапного стремительного движения, которое наполнило комнату, поверх гвалта, криков и охов и безумного рыдающего лая старой собаки, он наконец услышал свой голос.

– Пятнадцать страниц, – произнес он, яростно отмахиваясь рукой, чтобы отогнать их всех, всех, даже собаку. – Мне осталось прочитать только пятнадцать страниц.