меня «капитан», не «мэм». — Она улыбнулась, на этот раз тепло, без подвоха. — Ничего страшного, — добавила она. — Так, на всякий случай.
Когда Теада, так и не произнесший больше ни слова, исчез в глубине коридора, Брим, поразмыслив, решил первым делом доложиться старпому. Его он нашел в штурманской — тот сидел за маленьким, заваленным картами столом, уставившись в шар дисплея.
— Лейтенант Амхерст? — вежливо осведомился Брим, покосившись на парадный мундир, небрежно брошенный на спинку кресла.
— До сих пор звался так, — холодно откликнулся тот, отрываясь от дисплея. Амхерста отличали те же утонченно-аристократические черты, что и Коллингсвуд, только подчеркнуто мужественные: тонкий прямой нос, узкая полоска усов, безгубая щель на месте рта и вьющиеся золотистые волосы. Что отличало его от капитана, так это глаза. В то время как взгляд Коллингсвуд был полон живого интеллекта, эти глаза смотрели на мир тупым взглядом солдафона. — Ты не очень-то спешил с докладом, не так ли?
— Я был у капитана Коллингсвуд, сэр, — объяснил Брим. — Прибереги свои оправдания до того момента, когда я спрошу тебя об этом, — прорычал тот. — Лейтенант Теада, как и положено уважающему себя офицеру Имперского Флота, доложил о себе сразу по прибытии. — Он повернулся в кресле, не забыв поправить при этом безупречно отглаженные штанины. Такие элегантные, доходящие до колен сапоги из мягкой кожи, как у него, Бриму до сих пор доводилось видеть только на картинках. — Впрочем, всякие там выходцы из колоний никогда не знают, как и кому докладывать о прибытии, — вздохнул он, откинув голову и прицелившись в Брима своим длинным носом. — А уж вы, карескрийцы, тупее всех.
Брим сдержал свой гнев — и язык тоже. В принципе ничего нового в этом не было; за годы, проведенные в академии, он мог бы и привыкнуть к такому.
— Ну? — неожиданно спросил тот. — Что ты скажешь в свое оправдание?
— Я был у капитана, — повторил Брим. — По ее приказу.
— Ничего, ты у меня еще научишься, как себя держать со мной, карескриец, — рявкнул Амхерст с плохо сдерживаемой яростью.
— Я не имел в виду ничего плохого, сэр, — ровным голосом произнес Брим, стараясь держать себя в руках.
— Мне виднее, имел ли ты чего в виду или нет, младший лейтенант, — холодно прошипел Амхерст. Он сложил кисти рук шалашиком и некоторое время созерцал их, пока Брим молча стоял навытяжку. — Надеюсь, я окажу экипажу добрую услугу, — сказал он, наконец в первый раз с начала разговора посмотрев Бриму прямо в глаза. — Чем быстрее ты продемонстрируешь свои, так сказать, способности, тем быстрее мы сможем заменить тебя на кого-нибудь мало-мальски годного. — Он повернулся в кресле и снова уставился в свой дисплей. — Только представьте себе, — пробормотал он, обращаясь к воображаемому собеседнику, — карескриец с отдельной каютой! — Он покачал головой и пробежался длинными розовыми пальцами по клавиатуре. — Короче: вылет назначен на послезавтра. Вот ты и будешь вторым пилотом при взлете. — Он хохотнул. — Старина Голсуорси двое суток подряд не вылезал из казино, так что сейчас у него созерцательное настроение. Ничего, он-то быстро выявит все твои… гм… таланты.
Почти дрожа от обиды, Брим продолжал стоять в дверях, ожидая продолжения экзекуции.
— Можешь идти, — буркнул Амхерст, не оборачиваясь. — На то, чтобы поиграть в космонавты, у тебя еще сегодняшний вечер и весь завтрашний день. А потом — скатертью дорожка, карескриец. Таким, как ты, не место в обществе джентльменов — что бы там ни написал лорд Беорн в этом своем дерьмовом указе.
Брим четко повернулся и потратил стремительно тающие остатки своей выдержки на то, чтобы, строевым шагом выйти из штурманской.
Прошло несколько метациклов — он утратил ощущение времени, — а Брим продолжал сидеть на своей койке, уронив голову на руки и пребывая в настроении между убийственной яростью и бездонным отчаянием. Все снова — кадетская школа, первые курсы академии… Тем редким карескрийцам, что отваживались поступить в академию, приходилось быть во всем на голову выше остальных, чтобы их по крайней мере считали за людей. И главным оружием, которое использовали против них эти снобы из Метрополии, был их собственный характер. Он тряхнул головой, в тысячный раз вспоминая свой разговор с Амхерстом, когда по люку его каюты загрохотал чей-то тяжелый кулак.
— Вилф Анзор, дружище, выходи! Пришел час расслабиться и оттянуться как следует в кают- компании! Короче говоря, самое время нализаться до чертиков!
За двадцать восемь лет жизни Бриму вряд ли приходилось слышать слова приятнее.
В этот поздний час, когда дневные дежурные уже сдали вахту следующей смене, в кают-компании царил полумрак от клубов дыма хоггапойи и было тесно от людей, набившихся в нее, казалось, со всей базы. Брим разглядел в толпе мундиры кораблестроителей, настройщиков бортовой электроники и офицеров всех рангов вплоть до весьма высоких. Правда, большинство последних, судя по нашивкам, служили на других кораблях. И красивые женщины — вся комната была полна красивых женщин, молодых и не очень. Брим застыл, не в силах отвести взгляда от одного лица с нежными выразительными глазами в обрамлении золотых кудрей, но его вывел из оцепенения Урсис, с медвежьей вежливостью хлопнувший его лапой по плечу. В другой лапе он держал два больших бокала; по пятам за ним следовал еще один медведь.
— Вот, Анастас Алексий, — обратился Урсис к своему спутнику, слегка уменьшенной копии себя самого, — позволь представить тебе нашего нового пилота, только сегодня занесенного в судовой список. Вилф Анзор, познакомься: это наш величайший инженер — и мой непосредственный начальник лейтенант А. А. Бородов. Бородов стиснул руку Брима своей огромной лапой.
— Брим? — воскликнул он. — Но я ведь слышал о вас — не вы ли лучший пилот из последнего выпуска академии?
Брим почувствовал, что краснеет.
— Очень рад познакомиться, — выдавил он из себя.
— Ага! — взревел медведь, торжествующе повернувшись к Урсису. — Он покраснел, значит, я прав!
— На белом снегу все кажется темным! — подхватил Урсис. Оба расхохотались.
— Ну что ж, Вилф Анзор, — продолжал Бородов. — Многие из нас ждали возможности полетать с тобой. В этот вечер мы поднимем бокалы за твои карескрийские рудовозы. — Он похлопал Брима по груди. — Знаешь, я ведь и сам начинал летать на этих космических монстрах. Много, много лет назад, когда ты был еще маленьким детенышем. — Он хохотнул. — Водить эсминцы по сравнению с ними — плевое дело, уж ты мне поверь.
Он неожиданно повернулся и ухватил за рукав изящную девушку в форме лейтенанта.
— А, Анастасия! — возгласил он. — Познакомься-ка с нашим новым пилотом Вилфом Бримом!
— Эту красотку зовут Анастасия Фурье, Вилф, — добавил, подмигивая, Урсис, — она наш офицер по вооружению. Хоть и кажется слишком хрупкой для такой мужской работы…
— Но не слишком хрупкой, чтобы надавать тебе по морде, шовинистический медведь ты этакий, — улыбнулась Анастасия, потрепав его по мохнатой щеке. Ее голос был неожиданно высоким; слова вылетали из нее с такой скоростью, что Брим удивлялся тому, что их вообще можно разобрать. Даже флотский мундир сидел на ней так, что лишь подчеркивал все скрытые под ним прелести, а ее взгляд довольно откровенно намекал на то, что при надлежащем обхождении и благоприятных обстоятельствах эти прелести могут оказаться вполне доступны. — Вы оказались в плохом обществе, лейтенант, — хихикнула она, — за вами стоит присмотреть… — Она собиралась произнести что-то еще, столь же обещающее, но внезапно исчезла так же неожиданно, как появилась, подхваченная под руку неким улыбающимся коммандером — насколько Брим успел разглядеть его нашивки, с тяжелого крейсера.
— Когда ты прекратишь стоять столбом, дружище Брим, — дотронулся до его руки Урсис, — я хотел бы, чтобы ты познакомился с нашим доктором Флинном — он сохраняет нас живыми и относительно здоровыми, несмотря на все наши попытки добиться обратного.
Офицер-медик оказался плотным, лысеющим коротышкой с красной физиономией и быстрой, хитрой улыбкой. Форма его, к счастью, не отличалась особенно дорогим пошивом.
