Когда Холлидей вошел в «Нептун» (бар с низкими потолками и с интерьером, где преобладали кремовые тона и блеск хромированного металла; заведение стояло у начала взлетной полосы и прежде служило своего рода залом ожидания для транзитных пассажиров – тогда к Канарским островам летели тысячи эмигрантов из Южного полушария), Грейнджер окликнул его и постучал палкой по окну, за которым, ярдах в пятидесяти, на бетонированной площадке перед ангаром, маячил темный силуэт вертолета.
– Да знаю я, – сказал почти брюзгливо Холлидей, подсаживаясь к нему со стаканом. – Не мечите икру, я видел, что он летит.
Грейнджер растянул рот в улыбке. Исполненное твердой решимости лицо Холлидея, на которое падали пряди непослушных русых волос, и его чувство полной личной ответственности за происходящее всегда забавляли Грейнджера.
– Не мечите икру вы сами, – сказал он, поправляя наплечную подушечку под гавайской рубашкой с той стороны, где у него не было легкого (он лишился его, ныряя без маски, лет за тридцать до того). – Ведь не я на следующей неделе лечу на Марс.
Холлидей смотрел в стакан.
– И не я.
Он оторвал глаза от стакана и посмотрел в угрюмое, с застывшей гримасой недовольства лицо Грейнджера, потом сказал, иронически улыбнувшись:
– Будто не знали?
Грейнджер захохотал и застучал палкой по окну, теперь словно подавая вертолету знак к отбытию.
– Нет, серьезно, вы не летите? Решили твердо?
– И нет и да. Я не решил еще, и в то же время я не лечу. Улавливаете разницу?
– Вполне, доктор Шопенгауэр.
Грейнджер снова заулыбался. Потом резко отодвинул стакан.
– Знаете, Холлидей, ваша беда в том, что вы относитесь к себе слишком серьезно. Если бы вы знали, до чего вы смешны.
– Смешон? Почему? – вскинулся Холлидей.
– Какое значение имеет, решили вы или нет? Сейчас важно одно: собраться с духом, махнуть к Канарским островам и – в голубой простор! Ну зачем, скажите на милость, вы остаетесь? Земля скончалась и погребена. У нее больше нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Неужели вы не чувствуете никакой ответственности за вашу собственную биологическую судьбу?
– Ой, хоть от этого избавьте!
Холлидей достал из кармана рубашки свою карточку на право получения промышленных товаров и протянул ее через стол Грейнджеру, ответственному за выдачу.
– Мне нужен новый насос для домашнего холодильника, тридцативаттного «Фрижидэра». Остались еще?
Грейнджер театрально простонал, потом, раздраженно фыркнув, взял карточку.
– О Боже, да ведь вы Робинзон Крузо наоборот, – возитесь со всем этим старым хламом, пытаетесь что-то из него мастерить. Последний человек на берегу: все уплывают, а он остается! Допустим, вы и в самом деле поэт и мечтатель, но неужели вы не понимаете, что эти два биологических вида уже вымерли?
Холлидей не отрывал взгляда от вертолета на бетонированной площадке, от огней, отраженных солевыми холмами, обступившими поселок со всех сторон. Каждый день эти холмы придвигались немного ближе, стало трудно даже раз в неделю собирать людей, чтобы отбрасывать соль назад. Через десять лет он и в самом деле может оказаться в положении Робинзона Крузо. К счастью, в огромных, как газгольдеры, цистернах воды и керосина хватит на пятьдесят лет. Если бы не эти цистерны, выбора бы у него, конечно, не было.
– Отстаньте от меня, – сказал он Грейнджеру. – Отыгрываетесь на мне, потому что сами вынуждены остаться. Может, я и принадлежу к вымершему виду, но, чем исчезнуть совсем, я лучше буду цепляться за жизнь здесь. Что-то мне говорит: настанет день, когда люди начнут сюда возвращаться. Кто-то должен остаться, в ком-то должна сохраниться память о том, что означало «жить на Земле». Земля не какая-то ненужная кожура – сердцевину съел, а ее отбросил. Мы на ней родились. Только ее мы помним по- настоящему.
Медленно, словно раздумывая, Грейнджер кивнул. И уже хотел, по-видимому, что-то сказать, но тут мрак за окном прорезала ослепительно белая дуга. Место, где она соприкоснулась с землей, увидеть не удалось – его загораживала цистерна. Холлидей встал и высунулся из окна.
– Должно быть, космическая платформа. И, похоже, большая.
В ночи, эхом отдаваясь от башен коралла, пронеслись долгие раскаты могучего взрыва. Потом, после нескольких вспышек, послышались еще взрывы, более слабые, а потом весь северо-запад заволокло белой пеленой пара.
– Атлантическое озеро, – прокомментировал Грейнджер. – Давайте поедем и взглянем – вдруг платформа открыла что-нибудь интересное?
Через полчаса, погрузив на заднее сиденье джипа старый грейнджеровский комплект пробирок для образцов флоры и фауны, а также слайды и инструменты для изготовления чучел, они выехали к южному концу Атлантического озера – за десять миль от них.
Именно там Холлидей и обнаружил рыбу.
Атлантическое озеро, узкая лента стоячей морской воды к северу от Бермудских островов, длиною в десять миль и шириною в одну, было единственным, что осталось от прежнего Атлантического океана, вернее, от всех океанов, когда-то занимавших две трети земной поверхности. Бездумная и лихорадочно поспешная добыча кислорода из морской воды (кислород был нужен для создания искусственных атмосфер
