– Я знаю, что вы знаете! – отрезал Сергий. – Повторение – мать учения! – усмехнулся он. – Кто виноват и что делать – определим по прибытии. Все, можете расползаться!
Солнце палило как сумасшедшее, а с юга задувал сухой, жаркий ветер, донося горячее дыхание Сахары. Дважды трирема разминулась со стадами китов – добродушные великаны поглядывали с волн круглыми коровьими глазами, пускали фонтаны, и, наверное, от избытка сил, шлепали хвостами по воде, поднимая тучи брызг. Частенько с водяных горок скатывались тюлени – серые самочки и белые самцы. Крутились вокруг, прыгая и кувыркаясь, дельфины, поднимая к людям на палубе свои лукавые, симпатичные морды. А уж рыбы плавало – невпрогляд. Крупные, в косую сажень, змеевидные лихии с лимонно-желтой полосой вдоль серебристого бока чуть ли не сами прыгали в сачки. Переливчатые дорады, бониты, кефали клевали наперегонки.
…Как-то разом завечерело. Небо, совсем еще недавно индиговое, стало лилово-синим, прираставшим чернотой с востока и почти загасившим багровые ленты на заходе. На Марэ Нострум вообще быстро темнеет. Подул свежий ветерок, обдувая потное тело. Упарившийся Сергий стоял у борта, с наслаждением вдыхая подсоленный воздух. За последние дни не было ему еще так спокойно и хорошо, как в этот час между днем и ночью. Вся суетность мира и даже тоска по Авидии отступили, не загораживая дорогу покою и отдохновению. Наверное, в такие вот минуты душа человеческая и заряжается оптимизмом, верой в будущее, житейским азартом. Неслышными шагами подошел Искандер.
– Хорошо сегодня… – сказал Тиндарид.
– Хорошо, – согласился Сергий.
Они замолчали, исчерпав тему.
Меж тем ночь поднялась, зажигая крупные, лучистые звезды и складывая из них созвездия. Багровый закатный глянец на волнах давно уж растворился, и две пучины, морская и небесная, слились в неразделенный Хаос. Но очень скоро жизнь помогла людским глазам отделить воду от выси – темная гладь моря внезапно осветилась сверкающими брызгами, словно пошел восходящий огненный дождь. Полчища светящихся комочков – детенышей кальмаров – выскакивали из волн и с шелестом падали обратно.
– Здорово! – донесся голос Эдика. Голос шел откуда-то с бака корабля. – Гляди, Гефестай, как искры! Ох…
«Ох» относился к оглушительному всплеску прямо по курсу. Пару вдохов спустя огромная фосфоресцирующая масса слева по борту поднялась над водой пугающим квадратом и рухнула обратно. И снова плещущий удар разнесся по морю.
– Это манта играет, – объяснил Искандер, вглядываясь в темноту. – Любит она по ночам прыгать…
– Ух, и здоровый! – завопил Эдик у него за спиной. – Видал?!
– Видал, – прогудел Гефестай. – Хоть крышу им накрывай…
Сергий заулыбался: помирились! Слава богам!
– Александрия! – сказал Искандер, и в голосе его тоже звучало облегчение.
Лобанов не стал спрашивать, где та Александрия – яркий огонечек отточился на горизонте. Это горел знаменитый Фаросский маяк.
– Пошли спать, – зевнул Искандер, – нам еще часов пять плыть…
Устроившись на скатке паруса, друзья совершили срочное погружение в крепкий, здоровый сон. Разбудил их голос Эдика, старательно выпевавшего:
– Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!.. Эй! Хватит валяться! А то мой возмущенный разум уже кипит!
– Сними голову с печки… – протянул Искандер, зевая.
Сергий протер глаза и сел. Свежий утренний воздух бодрил.
– Полей мне, – попросил Лобанов Чанбу.
– Слушаюсь, босс! – бодро ответил тот, и щедро плеснул воды из кувшина.
Сергей омыл лицо, утерся и почувствовал себя готовым принять ха-ароший завтрак.
Корабль, между тем, подходил к пункту назначения. В глаза так и лезла «визитка» Александрии – ее маяк, чудо света. Чудо было громадно – с просторной площадки вздымался вверх исполинский квадратный блок с облицованными мрамором стенками, заваленными внутрь. Дальше в небо его продолжала восьмигранная башня, поддерживавшая третью ступень – сам маяк, круглый, с хитроумными зеркалами на верхушке, отбрасывавшими свет за сорок миль. Утренняя заря выкрасила этот античный небоскреб в розовые тона, зажигая желтые блики на золоте и стеклах, сохраняя сгустки тьмы в провалах окон.
– Невероятно… – пробормотал Искандер. – Отец мне рассказывал про Александрийский маяк, но я ему мало верил. Думал, привирает, а он правду говорил…
– Жрать подано! – объявил Эдик, порывая романтичный флер, и раздал по пайке всем восьмерым – по хвосту жареной рыбы на лепешке в одни руки. – Кофе холодный, – добавил он, – называется «сок персиковый, разбавленный»!
Набив рот жареной лихией, Сергий вернулся к борту. Берег приближался, стал виден вход в бухту – между краем острова Фарос и крутым береговым мысом. Ближе к мысу из воды торчали скалы, клокотавшие буруны плевались на камни пеной.
Трирема прошла поближе к маяку и вплыла в гавань Эвност. Открылся город – ряды кораблей у причалов, крыши складов, нагромождения пышной зелени, белые дома по пологому склону, крытые красной, желтой, бурой черепицей, портики храмов. Удобнейшую бухту, прикрытую с моря островом, разделяла надвое дамба Гептастадион, разорванная у берегов. Там, над широкими проходами для кораблей, поднимались арки мостов на высоченных пилонах. «Тетис» проследовала под южным мостом, и вошла в Большой порт. Оставив по правому борту Посейдоний, храм эллинского бога моря, выстроенный у главной пристани, обогнув островок Антиродос, трирема вошла в Царскую гавань у основания мыса Лохиада. Ближе к причалу белел колоннами храм Изиды Лохийской, а подальности раскинулась Регия – колоссальный дворец Птолемеев, уступами спускавшийся к морю.
