…5 августа, в 10 утра — была жара, Коршунов пришел в обычной косоворотке, но Владимир Карлович Скорчеллетти в чудом сохранившейся черной паре и при галстуке — Яков Модестович поднялся по лесенке тепловоза и тронул рукоятку контроллера.
Тепловоз медленно выкатился на грузовую колею Балтийского судостроительного и механического завода.
В будке машиниста стояли Яков Модестович, Харитонов, инженер Борис Александрович Даринский и Катя Гаккель.
Дизель стучал, в толпе кричали: «Даешь!» — в воздух бросали кепки и фуражки.
— Никогда не видела, как бросают в воздух шапки, — сказала Катя Гаккель.
— В Гатчине Якову Модестовичу бросали и на Ходынском поле, — сказал Харитонов.
Даринский спросил:
— А в честь Ломоносова немцы котелки швырнут?
Яков Модестович, не оборачиваясь, объяснил:
— Котелки швырять удобнее, они планируют…
Минул октябрь, Ломоносов больше тянуть не мог.
Публичное испытание его машины состоялось через три месяца после опробования в Петрограде тепловоза Гаккеля — 4 ноября 1924 года.
На завод в Эсслинген съехалось около ста крупнейших специалистов со всей Европы: германскую науку представляли профессора Иоссе, Шюле, Штумпф, Веземайер, германские железные дороги — директор департамента Гутборд, президент центрального управления Хаммер, президент Вюртембергских дорог Зигель, начальник тяги Баварских дорог Вецлер, германскую промышленность — директора фон Кейнах, фон Гонтард, Лаустер, Хеллер, от голландских железных дорог был директор Гупкес, от латвийских — инженер Арронет…
Юрий Владимирович опять повторил Якобсону:
— Именно этого и добивались устроители конкурса. Политического резонанса. Не кто иной, как Советская Россия, возродила к жизни последнюю машину покойного Дизеля…
При определении технических возможностей тепловоза его сравнивали с паровозом марки ЭГ- 5570.
Четыре с половиной часа новый нефтяной локомотив работал без малейших перебоев.
Якобсон, наклонившись к Юрию Владимировичу, тихо спросил:
— Удача?
Тот ответил сдержанно:
— Именины всегда удачны, Петр Васильевич… Заботы начинаются в будний день…
Однако похвалы и поздравления Юрий Владимирович выслушивал с явным удовольствием.
После деловой части Русская миссия дала торжественный ужин.
Лучшие штутгартские повара приготовили фирменные блюда и по специальным рецептам — деликатесы русской кухни.
Весь вечер играл знаменитый скрипач-румын.
Бокал шампанского поднял директор департамента господин Гутборд.
— Господа, — сказал он, — мы переживаем с вами глубоко торжественный момент. Многострадальная идея тепловозной тяги сегодня наконец вышла из стен лаборатории на железнодорожные просторы… Мир вам обязан, господин Ломоносов.
Юрий Владимирович поднялся. Любезно улыбаясь, с бокалом в руке, он на правился к господину Гутборду.
Дорогу ему преградил Якобсон.
— Извините, — сказал. — На два слова…
— В чем дело? — не останавливаясь, продолжая улыбаться господину Гутборду, сердито спросил Ломоносов.
— Месяц назад в Ленинграде было наводнение…
— Знаю, сердито сказал Ломоносов. — Петр Васильевич, вы ведете себя неприлично…
— Сейчас поступила информация, — сказал Якобсон. — Передают: во время наводнения безнадежно погиб тепловоз Гаккеля…
После первой пробной поездки 5 августа оставались совсем незначительные доделки.
Договорились 25 сентября переправить тепловоз через Неву на плавучих кранах.
Из Москвы поступило распоряжение: подготовить локомотиву место в тягловом депо Октябрьской дороги, за помещение и пробег денег не брать, но на внестанционные пути не выпускать пока ни в коем случае.
За день до переправы, 23 сентября, Яков Модестович был у профессора Авдоньева, брал, как обычно, урок скрипичной игры.
Неожиданно хлопнула фрамуга окна.
С улицы донеслись крики.
Вбежала родственница профессора, сказала:
— Не слышите разве? Бьет петропавловская пушка. Говорят, снесло Сампсониевский мост.
Гаккель позвонил на завод. У Коршунова никто не брал трубку. Позвонил к себе в бюро. Подошла машинистка, сказала с ужасом:
— Наводнение!
— Куда вы пойдете, оставайтесь, — предложил Авдоньев.
Но Гаккель спустился вниз.
Хохочущая ватага парней шла с Дворцовой площади босиком, с подвернутыми штанами.
Пока он добрался до Невского, его догнал поток, мутный, быстрый: нес дрова и торцы с мостовой.
Надо было попасть на Васильевский остров, на Балтийский завод, но трамвай на Невском встал. Сгрудились в кучу автомобили. Лошади ржали у Казанского, брусчаткой им калечило ноги.
Мостовая проваливалась под ногами.
По пояс в воде Гаккель дошел до Казанского собора, толпой его вытеснило на ступени. Он спросил у кого-то: «Что на Васильевском?» Ему сказали: «Лодки плавают. Венеция».
Он стоял у Казанского час, другой, толпа теснила его к собору. Ругал себя, что, не дозвонившись, ушел от Авдоньева, слушал, о чем рассказывают вокруг. У Марсова по плечики… с моста лейтенанта Шмидта женщину снесло… В Пассаже темно, а Гостиный торгует… В зоопарке олень и два страуса потонули… На Смоленском кладбище размыло могилы, свежие покойнички всплыли, двадцать штук покойничков…
Гаккель стоял, стесненный толпой, воображал, что творится на Васильевском острове, на Балтийском заводе. Тепловоз, конечно, залило ведой, не могло не залить, он в низине.
Вокруг кричали, бранили Пулковскую обсерваторию, ученые, известно, из буржуазии, англичанам продались. Гаккель стоял, слушал. Дитя в ванне по Миллионной плывет… Судаков, плотник с Растеряевских складов, потонул. Фамилия рыбная, а потонул… В «Красной Баварии» подвалы с сахаром затопило, пива теперь не будет… У Пяти Углов извозчики распряглись, верхом катают… Кабель промок, телефон не работает…
К вечеру вода пошла на убыль, и Яков Модестович, наняв лодку, кое-как добрался до завода.
Вода еще держалась под окнами. С территории смыло ящики, бревна, пустые бочки, они забаррикадировали узкие проходы.
Гаккель ускорил шаг.
Тепловоз стоял в низине, у распахнутых цеховых ворот. Его колеса еще были в воде. На клепаном железном боку чуть белели в темноте крупные буквы: «…системы Я. М. Гаккеля. В память В. И. Ленина».
Яков Модестович подошел к машине, коснулся ладонью мокрого холодного железа.
Из цеха вышли Коршунов и Скорчеллетти.
Гаккель сказал:
