выдержит.
— Что с ней?
— Я же сказала: пока еще жива.
Красная полоса, пересекающая кафельный чисто вымытый пол, оказалась барьером. Стеклянная дверь, и за нею не воздух будто, а теплая вода. Полумрак, пощелкивание множества реле, мигающих лампочек, бесшумные белые тени врачей и санитаров. Палаты распахнуты, никаких перегородок. На кроватях совершенно голые неподвижные люди. Каждое тело опутано проводами, пластиковыми и стеклянными трубками.
Дмитриев замер. Перед ним было четыре кровати, обнаженные тела, но так же как он не мог выделить из других гробов гроб с телом Макса, он теперь не мог понять, где здесь Зоя. Некоторое время он не мог даже понять, кто из этих людей мужчины, а кто женщины. Синюшный цвет кожи, ввалившиеся лица. В паутине проводов и трубок ни женской груди, ни мужских половых органов не разглядеть.
— Где она?
— Да вот же! — Валентина подошла к крайней справа кровати и что-то переключила на приборе, стоящем в головах. — Подойди, если не боишься. Все в порядке. Я тебе обещаю, она будет жить. — Валентина опять что-то переключила. — Сейчас придет в сознание. Она будет жить, если ты будешь молчать, Макар!
7
Нужно было поставить машину в гараж, но Максим Данилович бросил ее во дворе, даже не запер. Оставил вместе с контейнером в багажнике. У него хватило сил только подняться по лестнице и позвонить в дверь, он потерял сознание и не запомнил, как Зинаида на руках втащила его в квартиру, как раздела, уложила в постель, как сделала укол. Он пролежал без сознания несколько часов, а потом еще почти сутки не мог спустить ноги с кровати. Когда Максим Данилович пришел в сознание, он все рассказал Зинаиде.
Зинаида не стала вступать в полемику. Промолчала на этот раз. Она была так измучена собственной болью, что держалась на ногах лишь потому, что нужно было ухаживать за ним. Телефонный звонок раздался рано утром на следующий день после возвращения.
— Это Макар! — сказал Максим Данилович и попросил: — Дай мне аппарат. Поставь его мне на грудь. На одеяло. Господи, Алевтина!
— Узнаете? — удивилась медсестра. Ее голос, искаженный мембраной, звучал немного зловеще. — Слушайте меня и не перебивайте. Я позвонила вам потому, что все знаю. Вы взяли контейнер. Я знаю это от вашего друга
Дмитриева. Его это дело больше не интересует, и он поделился с нами информацией. Понимаете?
— Понимаю уж! — выдавил хрипло Максим.
— Вы можете получить за контейнер положенные вам деньги, — продолжала Алевтина. — Я перезвоню через полчаса. Подумайте, Максим Данилович, над моим предложением. Через полчаса.
Вложив трубку в руки Максима, Зинаида вышла из квартиры, и никто не увидел его лица.
«Зачем он сказал им о контейнере?! Зачем он сказал им, что я взял его? Он предал меня, — собственная мысль показалась какой-то чужой, привнесенной снаружи, отдельной. — Он предал меня, даже не зная точно, удалось ли мне выбраться из зоны. Лейтенант меня предал! Но почему?»
В бок будто вонзили опять кусок тупого железа. Вдавили глубоко и повернули. Пот выступил на лбу. И Максим Данилович подумал, что теперь уж точно умрет. Умрет, может быть, через какую-нибудь минуту. Не выдержит боли. Он судорожно возил ладонями по одеялу, когда вернулась Зинаида.
— Ну и дела! — сказала она из прихожей, скидывая обувь.
— Что-то с машиной? — Он удивился, что может еще говорить. — Контейнер там? Ты вынула письмо? Отправила?
— Да отправила, как ты и просил. На адрес газеты «События и факты». Максим, а ты помнишь, что градусник в машине разбил? — спросила Зинаида.
— Нет, не помню.
— Ну, в общем, вдребезги. — Зинаида даже не вошла в комнату, а сразу направилась куда-то на кухню, загремела посудой. — А контейнер поганый цел. Я его в гараже пока под брезентом спрятала вместе с шубами.
Телефонный аппарат так и стоял на груди умирающего, когда раздался новый звонок.
— Подумали? — спросила Алевтина.
— Да! Подумал. Я отдам вам его. Мои условия. — Пот стекал по его лбу, по щекам, по подбородку, стекал по шее, говорить было очень трудно, каждое слово с трудом. — Сто тысяч долларов наличными, авиабилеты в Швейцарию и два паспорта с проставленными визами. Все это завтра утром. Если вас не устраивает, я передаю материал в киевские и московские газеты.
8
Все-таки он уговорил мать уехать. Макар Иванович и сам не понял, как это произошло. Просто она вдруг согласилась и сразу стала собираться. Нужно было продать вещи, квартиру, оформить документы, и он взял все это на себя. Посадил мать в поезд и вернулся домой. После происшедшего в клинике, он ни разу не видел Зою. Он знал, что накануне утром она вернулась в квартиру сестры, но все не решался позвонить.
Теперь, когда мать уехала, он все-таки заставил себя это сделать.
— Ах, это ты? — спросила Зоя. — Приезжай, Макар.
Сердце замерло у него в груди только от звука этого слабого полуживого голоса.
— Когда?
— Да, если хочешь, сейчас приезжай. Ты правильно сделал, что позвонил, нам нужно проститься!
Через полчаса он был рядом с ее домом. Шторы на окне все так же распахнуты. Вбежав в подъезд, Макар Иванович остановился, перевел дыхание, уже медленно, считая шаги, поднялся по лестнице, надавил кнопку звонка. Пришлось долго ждать. Тишина, потом звук шаркающих ног, неприятный сухой кашель
Когда Зоя открыла дверь, он не узнал ее. Глухое черное платье, платок. Совершенно бескровное лицо. Тусклые глаза. Зоя жестом пригласила его войти.
Он попробовал поцеловать ее, но Зоя отстранилась, оттолкнула.
— Выпить не предлагаю! — сказала она, указывая на кресло. — Присядь и послушай меня, Макар. Давай договоримся, между нами ничего не было. Ничего, ты понял?
Опустившись послушно в кресло, Дмитриев увидел, что мебель почти вся исчезла из комнаты, обои на стенах ободраны, ковра нет, занавесок нет. Стояли какие-то банки с краской.
— Ты ремонт затеяла? — неуверенно спросил он. Зоя не присела. Стояла у окна к нему спиной.
— Здесь убили мою сестру! — сказала она. — Я знала, что ты захочешь меня увидеть, и я пригласила тебя только для того, чтобы сказать тебе, Макар… — Она оборвалась на полуслове.
Со спины она выглядела совсем старухой. Худая, дрожащая, закутанная в черное женщина.
— Что ты хочешь сказать? — не выдержав паузы, спросил он.
Она шевельнулась, поправила платок, всхлипнула.
— Ты плачешь?
— Я пригласила тебя для того, — повторила она уже другим голосом. — Для того только, чтобы сказать тебе, Макар, мы больше никогда не встретимся. Понимаешь, никогда. Не ищи меня больше! Меня больше нет!
