- Разве легко взобраться на лысую и ничем не примечательную вершину? Зато ничего не стоит пролить кровь. Оказывается, нет ничего проще, чем проливать кровь в Мидгарде!
С тех пор Рюрик говорил в ярости:
- Проклятая гора не отпустила меня. Видно, такая судьба — до конца дней своих сидеть возле ее подножия цепным псом.
В то время Харальд Косматый вознамерился окончательно покорить весь север Норвегии. Он уже имел больше сотни драконов. По всей стране теперь убивали тех, кто когда–либо выступил против Харальда или неосторожно сказал о нем какое–нибудь худое слово. Сын Хальвдана ничего не забывал и никому ничего не простил. К несчастью, находились такие люди, которые спешили скорее донести на соседей или на своих врагов. Многим пришлось бежать в Исландию, и с той поры остров очень быстро заселялся. Тех, кто успел спастись, Харальд объявил вне закона, и их земли отошли к нему. Он уже распоряжался как истинный хозяин всех норвегов и раздавал земли своим херсирам. Говорили, что земли Рюрика Молчуна он заранее подарил сыну Вирге — Тиару. Убитых и казненных в то время было столь много, что тех, кому удалось спастись, считали счастливчиками, и не находилось рода, в котором кто–нибудь не погиб. Все залилось кровью, и ценилась она как вода. Жившие в Бьеорк–фьорде часто вспоминали последние слова Удачливого, которые тот произнес перед смертью, и удивлялись его прозорливости. И не могли не сожалеть, что все так получилось с его сыном.
Вновь прибывший в Бьеорк–фьорд все тот же Зигфаст охотно рассказывал, сколько воинов набрал Косматый, утверждая, что когда идут в море драконы Харальда, то нет возможности их сосчитать, и на каждом не менее сорока человек. Он перечислял всех тех, кто пошел служить норвежскому конунгу, — многие имена были всем здесь хорошо известны. Те, кто слушал Зикфаста, только горестно вздыхали. Не стесняясь, на все лады расписывал Зигфаст могущество сына Хальвдана. При этом хитрый посланник оглядывался на Эфанду, но она уже сказала все, что хотела сказать, — и никакие слова ни об отце, ни об отчем доме не могли ее разжалобить, так что Зикфаст старался напрасно. Но вот в чем он преуспел, так это в умении посеять уныние даже среди самых преданных Рюрику людей. После того как он отбыл, свеи и карелы пришли к Молчуну и честно сказали:
— Прости, но желаем мы служить удачливому вождю. От того же, от кого окончательно отвернулась удача, мы предпочитаем уходить, ибо ничего хорошего нас не ждет. Тем более ты уже не ходишь на саксов, не навещаешь Сену, и в теплых морях уже давно забыли о тебе.
У Визарда стояли слезы в глазах, когда он слышал это. Опечалился и Гендальф. Скальд сокрушался, что, видимо, напрасно Отмонд приносит большие жертвы ясеню на горе, — боги окончательно отвернулись от людей фьорда. Вот что бывает, когда в голове вождя поселяется безумие и упорствует он в своих несбыточных желаниях.
Ко всему прочему, старому Рунгу сделалось плохо. Не явился он к дому Рюрика, как обычно, и тогда Молчун сам направился к его хижине. Рунг Корабельщик едва мог говорить. От очага шел жар, но Корабельщик уже чувствовал холод Хель. Однако он пытался скрыть от сына Олафа свою слабость.
Еще раз подтвердил Рюрик Молчун:
- Две тайны мучают меня. Первая из них Бьеорк–гора!
Рунг ответил на это:
- Я устал говорить тебе: подняться до богов под силу только свободным!
Сказал Рюрик, сын Олафа:
- Есть еще одна тайна. Не спорю — Харальд нынче могуч, и славен, и весьма силен. Зигфаст хвастался, что точно чешуя сельди серебрятся кольчуги его воинов и сверкают их мечи и копья. Не сомневаюсь, что много у него берсерков. Но что он держит в повиновении такой силой? Всего лишь несколько фьордов! И всегда вынужден убивать своих врагов, которые не переведутся. Да и всех норвегов не так–то и много! Скажи мне, Рунг, отчего же тогда распятый Бог греков, почти нагой, в одной только повязке, повел за собой половину мира, ни разу не подняв своей руки?
Корабельщик усмехнулся в свою бороду. Собрав силы, он ответил:
- По всему видно, Бог греков строитель, а не воин. Недаром, я слышал, Он рос в семье плотника. Вот что еще скажу: похваляется Харальд, что огнем и мечом забрал себе земли Херланда и Рогаланда. Грозится он завоевать себе новые земли, а все огнем и мечом. Есть земли на западе, но еще больше их на востоке, за озером Нево, и если на них не позарится сам Харальд, то многие глупцы, которые будут звать себя конунгами, рано или поздно туда полезут. Однако, сам знаешь, меч там — плохой помощник. Вот почему если и будут владеть они в Гардарики от силы всего лишь несколькими городами, то и те в конце концов потеряют. Что правда то правда.
Затем он помолчал, собираясь с силами, и продолжил:
- Знаю я, что ушли от тебя Торальв Щука и Стеймонд Рыжеусый, а все оттого, что поняли — путь твой иной, чем пути людей фьордов.
Рюрик Молчун сказал:
- Да, это так. Впрочем, ты все видел.
Рунг сказал:
- Слышал я также, что оставили тебя и свеи, и карелы.
Сын Олафа подтвердил:
- Да, все это так!
Корабельщик воскликнул:
- Вот и вся тайна о греческом Боге! Когда пожелаешь набрать земли в четыре раза больше, чем Харальд, — захвати с собой не меч, а топор плотника!
Рюрик Молчун спросил угрюмо:
- К чему твои слова? Они бесполезны.
Рунг ответил:
- Как знать, как знать.
На том закончился их разговор.
Вскоре после этого Рунг Корабельщик ушел к Хель. Рюрик–ярл приказал отдать Корабельщику все почести, какие только отдают мертвым ярлам и конунгам: посадили Рунга на один из кораблей, подожгли тот корабль и отправили в море. Оставшиеся в Бьеорк–фьорде немногие викинги и работники молча провожали тот корабль. Они не сомневались, кто явился истинным виновником всех бед, которые свалились на их головы. Никто из них не скорбел о Рунге, ибо не было за ним ни походов, ни побед, ни добычи, о которых можно долго говорить. И хотя славился Рунг как лучший корабельный мастер во всей Норвегии, но из всех построенных им кораблей осталась одна лишь Большая Птица, правда, самый большой в Норвегии дракон, но все сходились во мнении, что толку от такого корабля теперь никакого.
К той же весне перестали кричать вороны на Бьеорк–горе, но по ночам часто слышался вой волков. Отмонд решил задобрить хранителей Асгарда и весьма постарался — на этот раз не жалели ничего, чтоб умилостивить обитателей горы. Но со священного ясеня пронесшаяся над фьордом сразу после приношения буря сорвала все дары — это был недобрый знак. Кроме того, с горы начали внезапно скатываться большие камни, чего раньше никогда не случалось, и одним таким камнем насмерть задавило Вирга–работника.
Той же весной Харальд прислал к Молчуну двух своих лендрманнов — те потребовали полного подчинения Косматому. В их поведении была большая заносчивость. Рюрик им отвечал:
— Пусть Харальд заберется на вершину горы Бьеорк, и тогда хоть на животе готов я буду приползти к сыну Хальвдана.
Посланники, посчитав такой ответ за неприкрытую насмешку, вернулись к своему господину и все ему передали. Так настало время, о котором многие предупреждали. Рыбаки Атли и Гримвольв Сеть гостили у родичей в Херланде, и, как только увидели приготовления Харальда, тотчас вернулись; рассказывали они, что собрал Косматый невиданные силы — а все для того, чтобы запереть Рюрика, у которого едва наберется воинов на один корабль, в его фьорде, и держать осаду до тех пор, пока тот либо не помрет от старости, либо не выйдет навстречу Харальдовым секирам, подобно обложенному в пещере медведю. Атли с Гримвольвом подробно описали, кто сидел на драконах норвежского конунга: как и следовало ожидать, собрались там лучшие из лучших. Заметили они среди прочих и Вирге со своими сыновьями, и Синьбьерна, отца Одноглазого Хескульда, который был хоть и стар, но поклялся отомстить за сына. В три ряда у пристаней стояли корабли конунга, и столько находилось на них гребцов, что Атли сбился со счета. Харальд,
