раз подходящий для его могучих рук.
Конан взмахнул мечом и, не колеблясь, нанес удар ближайшему гирканцу. Клинок опустился на шею нападавшего, и голова покатилась по рыночной площади. Зеваки отскакивали, давая ей дорогу. Никому не хотелось соприкасаться с жутким трофеем. Пыль набилась в глаза и ноздри умершего. Наконец голова остановилась, слепо таращась на продавца конской упряжи. Тот плюнул и ушел в свою лавку.
Завизжала какая-то женщина. Толпа начала разбегаться.
И тут наконец на площадь явились стражники.
Большими круглыми щитами они оттеснили толпу, заставив ее вернуться на место происшествия. Толпа, выплеснувшаяся было в соседние улицы, опять заполнила площадь. Люди кричали, женщины истерически плакали и умоляли отпустить их домой. Какая-то кухарка повисла на шее капитана стражников, тыча ему в лицо только что купленной рыбой и уверяя, что «хозяйка повесит ее на воротах собственной кухни, если рыба протухнет». Кухарку едва отодрали от капитана, и она, не веря собственной удаче, бросилась бежать по улице — подальше от площади.
Другие оказались менее удачливы. Прокладывая себе дорогу через толпу, стражники приближались к носилкам. Там стоял, тяжело дыша, киммериец. Бездыханное тело гирканца лежало возле его ног, еще двое, раненые, отползали в стороны и скулили, точно побитые псы. Негры-носильщики настороженно смотрели по сторонам, а человек, прятавшийся в носилках, не давал о себе знать.
— Это твоих рук дело? — осведомился капитан стражи.
Конан посмотрел на изрубленного гирканца и отступил на шаг. Затем перевел взгляд на капитана:
— Уточни свой вопрос. Что именно здесь должно быть делом моих рук?
Капитан указал на труп:
— Вот это.
— Для начала, этот предмет изошел из лона какой-то несчастной шлюхи, которой не достало ума утопить младенца сразу же после рождения, — задумчиво произнес Конан.
Капитан понял, что над ним издеваются, и поднес меч к горлу киммерийца.
— Отвечай, когда тебя спрашивают представители закона!
— Интересно, где были представители закона, когда этот ублюдок пытался прикончить даму в носилках и ее рабов?
— Вопросы задаю я!
— А, — сказал Конан, зевая, — а я не понял. Ну, спрашивай.
— Кто убил этого человека?
— Если речь идет об этой навозной куче… — Конан указал на труп гирканца жестом философа- созерцателя.
Один из раненых прервал его и подал голос:
— Он набросился на нас! Он убил нашего товарища! Этот варвар — настоящий дьявол!
Капитан нахмурился.
— Я арестую тебя, — обратился он к Конану. — Полагаю, в тюрьме ты станешь более разговорчивым.
И тут занавески носилок наконец раздвинулись, и наружу явилась дама, которая скрывалась внутри.
Она была не слишком молода — лет тридцати, должно быть, и не слишком красива — во всяком случае, явно не входила в число первейших красавиц Хайборийского мира.
Кое-что в ее чертах выдавало гирканское происхождение, и это позволяло предположить, что дама относится к числу аристократии Турана. Кожа ее была светлее, чем у большинства уроженок Акифа, темные волосы отливали медью. Искусно подведенные глаза горели ярко-зеленым цветом. Чуть удлиненные, слегка раскосые, они смотрели на мир удивленно и с откровенной радостью. А улыбка была лучшим ее украшением. Крупный чувственный рот охотно улыбался — и, должно быть, так же охотно и сладко целовал.
Все эти мысли пролетели в голове Конана, когда он увидел даму. Должно быть, нечто сходное подумал и капитан городской стражи. Впрочем, у капитана появились и другие соображения — он явно знал эту даму.
Помолчав, он чуть отступил назад и поклонился.
— Госпожа Масардери, — произнес он. — Я должен был узнать ваши носилки.
— Немудрено, что в такой суматохе вы их не узнали, — отозвалась она. — Впрочем, теперь недоразумение выяснилось. Этот человек заступился за меня, и я прошу отпустить его. Без его помощи, без его отваги мы с вами сейчас бы, наверное, не беседовали.
— Пфа! — вскричал капитан с видом величайшего презрения и смерил Конана взглядом с головы до ног. — Этот варвар? Я уверен, что большую часть дела сделали ваши отличные чернокожие рабы… Кстати, госпожа Масардери, мое предложение остается в силе. Помните? Я предлагал вам по сорока золотых за каждого.
— Нет, — ответила она кратко. — А теперь позвольте мне и моему другу удалиться.
Она кивнула в сторону Конана так величаво, и вместе с тем так просто, что у киммерийца и мысли не возникло возражать. Разумеется, он нашел бы десяток свидетелей, которые высказались бы в его пользу… Но он был в этом городке чужим, к тому же — варваром, так что кое-какие неприятности ему были бы обеспечены. Госпожа Масардери, в свою очередь, предлагала ему свое гостеприимство. Пусть она делала это чересчур настойчиво — вряд ли в ее доме Конану не понравится.
Поэтому киммериец дружески ухмыльнулся капитану стражи и последовал за носилками. Больше всего Конана веселила мысль о том, что капитану предстоит теперь собирать показания свидетелей драки, а также заниматься уборкой площади. Что касается раненых гирканцев, то те почти наверняка успели скрыться. Поэтому разузнать, кто подослал их к Масардери, не представляется возможным.
Особняк госпожи Масардери выделялся среди прочих богатых домов Акифа. Это был большой дом с множеством украшений на фасаде. Резные каменные цветы были исполненные с величайшим искусством и вполне могли соперничать с кружевами.
Часть фасада была раскрашена синей и золотой краской, а два окна на верхнем этаже напоминали удлиненные глаза, похожие на глаза хозяйки. Нарисованные ресницы, казалось, вот-вот моргнут, а изогнутые брови над ними выражали радостное удивление.
Конан вошел вслед за рабами во двор. Ворота тотчас затворились, и небольшой садик подарил чудесную прохладу после раскаленного дня на рыночной площади. Носилки бережно опустили па землю, и Масардери вышла наружу. На ней было прямое платье из белого тонкого льна, перехваченное в талии узеньким золотым поясом. Длинные светлые волосы дамы были убраны под кисейное покрывало, подколотое снизу. Весь ее наряд выглядел очень просто и вместе с тем изысканно.
Конан невольно уставился на нее, оценивая эту женщину. Она, разумеется, хорошо понимала значение этого взгляда, потому что улыбнулась ему и погрозила пальцем.
— Будьте скромнее, — приказала она тоном общей любимицы. — Иначе я прикажу убить вас.
— Вряд ли, — фыркнул Конан. Он слишком хорошо знал женщин, чтобы не понять, что нравится ей.
Она вздохнула.
— Вот так всегда… Все мне дерзят. Наверное, я слишком добра.
— Возможно, — не стал возражать Конан. — Сегодня я собственными глазами видел, что ваши люди готовы умереть, но не бросить вас в беде. А это большая редкость.
Она вздохнула, мимолетом оглядев своих негров: все четверо стояли возле носилок, ожидая, пока хозяйка их отпустит отдыхать.
— Великолепны, правда? — спросила Масардери. — Четверо братьев. Их привез мой муж из одной своей дальней поездки…
При слове «муж» лицо Конана чуть омрачилось. Масардери заметила это и покачала головой.
— Он умер, — сказала она просто. — Собственно, об этом я и хотела бы с вами поговорить…
— Я не жрец, чтобы давать утешение даме в подобном деле, — предупредил Конан. — Все, на что вы
