Мария Валевская

Задетая небрежным и неуместным тоном первого письма, возмущенная, что ее чувства были так дурно поняты… она решила не принимать участия в обеде, о котором думала с трепетом.)

«Но могла ли я сделать, что хотела, одна против всех?»

(Массон: Муж сказал строго:)

«Вы не можете отказать в полной поддержке нашему делу. Ваше присутствие обязательно, как сказал гофмаршал. Этого требует этикет двора. Без этого вы не можете находиться в обществе императора.

(…)

– Все должно отступить, сударыня, перед обстоятельствами столь великими, столь важными для всего народа.

Надеюсь, головная боль пройдет до обеда, от которого вы, как настоящая полька, не можете отговориться.

(…)

– Все это не нравится мне Я не хочу выглядеть в глазах света ревнивым старцем. Вы делаете меня таким.

А я считаю необходимым, чтобы моя жена занимала надлежащее ей место.

(…)

– Пусть будет по-вашему!

(…)

Я не люблю его. Так чего же я должна бояться?»

(Массон: Когда выходили из кареты, господине., кузен ее родственницы, ждал ее и подал ей руку.)

«– Вас ждут, – сказал он. – Вы затмите всех собравшихся там красавиц. Прошу меня не забывать. Я первый, кто публично возгласил вашу победу».

(Массон: Мадам К. ждала ее с распростертыми объятьями).

«– Входите же, я страшно боялась, что вы не приедете. Надеюсь, что одержанная победа вернет вам здоровье».

(Массон: Вошел император. Приблизился к кругу собравшихся (…) Но когда подошел к мадам Валевской и услышал ее имя.)

«Я услышала сухой вопрос:

– Я думал, вы недомогаете. Вы уже чувствуете себя лучше?

Я осмелилась взглянуть на императора. Он заметил это, как признался потом, и счел это одобрением его деликатности».

(Массон: В течение обеда…)

«Я встречалась с его взглядом, потому что он наблюдал за мной постоянно. Это составляло резкий контраст с серьезным разговором, в котором он принимал участие».

(Массон: Маршал (…) Дюрок разговаривал с нею вполголоса, все по поручению своего повелителя.)

«…с которым как будто объяснялся многозначительными взглядами.

– Успех зависит, возможно, только от вас. Требуйте – и получите, а пока что вы отвергаете.

Во время этого диалога мой высокий визави все время делал вид, что принимает участие в общей беседе, не упуская нити нашего разговора. Я видела знаки, сходные с языком глухонемых, как будто диктующие слова, передаваемые мне Дюроком.

На один из знаков императорской руки, которую он приложил к левому лацкану своего мундира, «телеграф»

пришел в замешательство. Несколько секунд он колебался, а потом, как будто уверясь, что понял смысл жеста, сказал:

– Да, а букет? Что вы с ним сделали?

– Он слишком мне дорог, чтобы я могла дать ему засохнуть или потерять хоть один листочек. Он будет наследием, которое я передам своему сыну.

– О, сударыне стоит только повелеть, и ей предложат в подарок нечто более достойное ее.

– Он любит только цветы, – покраснев, поторопилась я с ответом довольно громко, чтобы отвергнуть намек, который меня возмутил.

Маршал взглянул на меня с удивлением.

– Ну что ж. – сказал он после минутного колебания, – будем собирать плоды на вашей земле и подносить их вам.

– Если так будет. Ах, господин маршал!.. Вот букет, который всем нам нужен.

Таким образом прошел весь обед.

Общество перешло в салоны. Его императорское величество воспользовался замешательством, чтобы приблизиться ко мне. Во взгляде его, который он хотел сделать проницательным, я видела блеск огня; его нельзя было выдержать, не отведя своих глаз. Такое впечатление произвел он на меня. Затем, беря меня за руку и пожимая ее изо всех сил, он сказал совсем тихо: