очередь вели борьбу с партизанами и парашютистами — только тогда им будут выданы оружие и форма. Девятнадцатого августа 1941 года в газете «Гайдамаки» был опубликован приказ, начинающийся словами: «По приказу немецко-украинской власти я принимаю командование» — и подписанный: «Атаман Тарас Бульба». Так «узаконена» была «Полиська Сичь», и надо сказать, что она верно служила своим хозяевам. Бульбовцы участвовали в экспедициях против партизан, несли охрану концлагерей и загоняли туда своих соотечественников, работали по восстановлению всех видов транспорта и связи, ставили кресты с надписями: «Хайль Гитлер и Бандера».

О том, как старательны и угодливы были эти фашистские прихвостни, выбалтывала та же газета «Гайдамаки». В Олевск, где стоял гарнизон Полесской Сечи, пятнадцатого сентября 1941 года прибыл отряд немецких фашистов под командой гауптмана Шульца. Гауптман не такой уж большой чин, но «атаман Тарас Бульба» вышел навстречу ему и, как начальнику, доложил о выполненных операциях. «Доклад пана атамана гауптман выслушал с большим интересом», — восхищалась газета, — даже «поблагодарил за нашу тяжелую работу по очистке болотисто-лесистой местности от большевистских партизан» и «подчеркнул большое значение нашего отряда, как помощника немецких вооруженных сил в неприступных для немецкого воина полесских окраинах». Статья называлась «Братство по оружию», и гауптман Шульц провозгласил перед строем: «Хайль Украина!», а бульбовцы отвечали: «Хайль Гитлер!» В карательной экспедиции против украинского народа сотня бульбовцев выступила впереди немецкого отряда, чтобы прикрывать его от возможного нападения и прокладывать дорогу. Комментарии, как говорится, излишни.

Старшина Бурханов

Постановка задачи

Радистка Н. С. Кокурина

Командир отряда К. М. Алексеев

С половины 1942 года националисты стали маскироваться: они уже не афишировали свое «братство по оружию» с гитлеровцами, они кричали, что уходят в подполье, начинают борьбу с немецким империализмом, становятся партизанами. На самом деле они, конечно, продолжали противопольскую, противорусскую и противоеврейскую агитацию, сопровождая ее кровавыми расправами и уверяя, что это делается для блага народа: если мы их не перережем — они нас перережут. Польские националисты на эти зверства начали отвечать убийствами, и это было на руку бульбовцам. Кое-где на людей, плохо разбирающихся в политике, их агитация производила впечатление.

Мы должны были разоблачить их, показать народу настоящие цели этих отщепенцев. Мы знали, что Боровец в ноябре 1942 года снова встречался с представителями гестапо и договорился о новых методах сотрудничества. Знали также, что бульбовцы не ослабили, а, наоборот, усилили борьбу с народными мстителями. Они преследовали наших разведчиков и связных и даже осмеливались нападать на партизанские группы. Так сравнительно недавно была целиком вырезана крестьянская семья — старик и три дочери — за то, что они работали связными у Корчева. Так погиб Даулетканов с товарищами, а Крук едва избежал смерти. Они вместе вышли в Домбровицкий район за оружием, которое Крук спрятал, и остановились на ночлег: часть — в домике лесника, часть — на соседнем хуторе, потому что у лесника не хватало места. Всех ночевавших у лесника зарезали националисты.

Мы обязаны были разоблачить их. Я подобрал обширный материал и познакомил с ним командный состав наших отрядов (для сведения) и агитаторов, которые должны были ехать по деревням. Корчев составил обращение к украинскому и польскому населению, в котором разъяснялась преступность и пагубность политики националистов. Макс перевел обращение на польский язык и, кроме того, подготовил агитаторов-поляков для посылки в польские села. Перед агитаторами — как украинцами, так и поляками — поставлена была задача не только разъяснять, но и поднимать народ на активную борьбу против фашистов и их пособников.

Все это было сделано непосредственно после совещания, но еще до окончания совещания дежурный доложил мне, что сабуровцы вернулись из Морочна, и Федоров хочет увидеться со мной. Я вышел на крыльцо, и как раз в это время во двор въехало около взвода конницы. Впереди командир в кубанке. Это и был Федоров. Познакомились. Он представил мне своего комиссара Кизю. Сразу же начался деловой разговор о проведенной ими операции и о тех мероприятиях, которые мы намечали провести в этих районах.

Под конец разговора, посмеиваясь, Иван Филиппович рассказал мне о своей встрече с Мисюрой.

— Даже как-то странно получилось. Мы переправились через Горынь и остановились в Лютинске. Село большое. Ночь. На улице — только варта, я и расспрашиваю вартовых. Они уже знают, кто мы такие, отвечают охотно и рассказывает обо всем. И вот один, между прочим, говорит, что у них в селе сегодня тоже партизаны ночуют. Таким тоном говорит, словно это обыкновенное дело. Я не поверил. Какие партизаны? Откуда они возьмутся? Ведь у меня тут разведка была. Да и мы с комиссаром полсела обошли и никаких часовых не видели. Что-то, говорю, не так, что-то путаешь. А он свое: ночуют партизаны — и все. И другие подтверждают. «Ну, тогда веди — показывай, где они такие есть». «А вот, говорит, в этой хате и в этой хате». Заходим. И верно: полна хата людей. Спят. Тут у них и винтовки, и автоматы — и никакого караула. Только и проснулись, когда мы вошли. «Кто такие?» — спрашиваю. «Партизаны». — «А где командир?» Тут и Мисюра поднимается: «Кто спрашивает командира?» Познакомились. Я его упрекнул, что он — такой беспечный — спокойно спит без охраны. Он удивился: «Как без охраны? Нас варта охраняет. Немцы сюда ночью не сунутся: тут кругом наши хлопцы. И высоцкая полиция перешла на нашу сторону». Я удивился: «А кто же в Высоцке остался? Какая там власть?» — «Там никакой власти нет — одни только сторожа, которых я поставил у складов». Я еще переспросил, и он повторил, что вся власть в Высоцке — сторожа у складов. А вся охрана его партизанского отряда — сельская варта. Интересно мне все это показалось. «Ну, а кем вы работали до войны?» — «Участковым милиционером». — «Где?» — «В этих местах». — «Тогда понятно. В мирное время вы так привыкли к этой варте, что она уж и во время войны вас охраняет».

* * *

Вечером появились посланцы из-за Горыни: тот самый Бовгира, который в ноябре провожал нас до Пузни, и Антось — крестьянин с Хочинских хуторов. От имени «Пидпильной спилки» они просили вместо ушедшего отряда Сидельникова организовать новый. А у нас уже подготовлена была группа: лейтенант Сивуха в качестве командира-организатора и с ним еще пятнадцать партизан. Сразу же они собрались (партизанские сборы недолги) и выехали в Хочин вместе с посланцами «Пидпильной спилки».

Потом мы вчетвером — я, Корчев, Федоров и Кизя — навестили сварицевичского священника Рожановича. Активно включившись в борьбу с захватчиками, этот старик не ограничивался только проповедями, которые сами по себе, в условиях Западной Украины, играли свою роль. Он писал письма другим священникам и часто, несмотря на возраст, выезжал за пределы своего прихода — в соседние села и ближайшие города. Вот и сейчас он вернулся из поездки в Сарны, где был по поручению Корчева, чтобы наладить разведку и по возможности привлечь к нашему делу своих знакомых — тоже, конечно, из духовенства. Вести он привез хорошие, но не они были основной темой нашего разговора в этот вечер.

— Иван Иванович, а вы пинского архиерея знаете, Александра, кажется? — спросил я.

— Знаю. А что?

— Что вы про него думаете?

— Шкура, прости господи (батюшка иногда не стеснялся в выражениях). Кто его рукоположил? Немцы его поставили. Этим он и живет.

— А нельзя ли с ним связаться, испытать его?

— Трудно рассчитывать… Но, может быть, и в нем заговорит русская кровь… Вы хотите, чтобы я

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату