лесосеках. Это была вторая его школа — школа жизни.
Смышленый мальчик прислушивается, приглядывается, узнает. И вот уже понятным становятся ему слова «партия» и «комсомол». И вот уж он сам пятнадцати лет вступает в подпольную комсомольскую организацию. Работа в ней, общение с более развитыми товарищами, чтение нелегальной литературы растят молодого борца. Восемнадцати лет принимают его в подпольную Коммунистическую партию Западной Украины, а на следующий год — боевое крещение — арест и приговор Луцкого суда: два с половиной года тюремного заключения.
Тюрьма — это тоже школа для революционера, суровая школа. А режим, установленный для Луцкой тюрьмы волынским воеводой Юзефским, был особенно жесток. Чего стоил хотя бы так называемый «кабинет Зарембы» — высококвалифицированного, заплечных дел мастера, кабинет, увешанный орудиями пытки, которые знала разве только средневековая инквизиция. Польские колонизаторы хотели системой репрессий, тюрем и концлагерей, системой плетей и пыток сломить сопротивление украинского народа.
Добиваясь, чтобы Александр Филюк отказался от своих убеждений, стал покорным, предал польской полиции своих друзей, тюремщики день за днем, с одиннадцатого декабря 1934 года по двадцать второе февраля 1935 года, выгоняли его, раздетого, в коридор и обливали там холодной водой. И еще была жестокая пытка. Запирали на 48 часов в карцер, который так и называли «тюрьма в тюрьме». Цементный пол этой камеры заливали водой; не так уж глубоко было — сантиметров пятнадцать, но ни лечь, ни сесть нельзя — стой и коченей двое суток. В результате этих издевательств Сашко начал харкать кровью — и все же не покорился. Луцкая тюрьма закалила молодого борца за народ. Выйдя из нее в январе 1936 года, он еще активнее включился в революционную борьбу. В 1938 году его снова посадили, теперь уже на шесть лет. Из Луцкой тюрьмы перевели в Брестскую — и там было не лучше: снова карцер, снова пытки, снова голодовка в виде протеста против самоуправства тюремного начальства. И это продолжалось около полутора лет, пока в сентябре 1939 года политических заключенных Брестской тюрьмы не освободила Красная Армия.
Так вырабатывался характер. В освобожденный от панов и арендаторов Клобучин возвратился не мальчик Сашко, а плотно сложенный, словно из хорошего металла выкованный, мужчина. В продолговатом с твердым подбородком лице чувствовалась воля и сила. И глаза — голубые, очень глубокие и очень внимательные — тоже, казалось, обладали особенной силой. А говорил он медленно, с расстановками, как говорят пожилые люди, и как-то странно вздрагивала у него при этом верхняя губа, открывая ровные белые зубы. Говорили, что это от нервов: много пришлось пережить человеку за свои двадцать пять лет. Но ни в чем другом это не проявлялось: был он ровен и спокоен в обращении с людьми, не по летам рассудителен и деловит. Земляки любили его и верили ему. Когда пришло время выбирать председателя сельсовета, выбрали Александра Филюка. И стал он с увлечением, со всей энергией строить ту жизнь, о которой мечтал, за которую боролся и сидел в тюрьмах.
Война. Эвакуироваться Филюку не удалось. Когда он доехал до Ровно, там уже были немцы. Что делать? Ему посоветовали возвратиться домой и начинать подпольную борьбу с врагом. Благоразумие подсказало, что нельзя жить в Клобучине: есть ненадежные люди. Поселился в глуши, в домике лесника, который и должен был стать центром антифашистской работы. Но и эта предосторожность не помогла. Националисты давно точили зубы на коммуниста, а тут явилось подозрение, что он организует недовольных, готовит антифашистское выступление. Чтобы отвести подозрение, Филюк вернулся в село и жил некоторое время у тестя. Сюда-то и нагрянули полицаи и националисты. Арестовали не только его, но и жену и ребенка — полуторагодовалую дочку — и торжественно повели было в Цуманское гестапо, где его ждал неминуемый расстрел. Вот тут-то и сказалась любовь народа к своему защитнику. Собралась толпа. Крестьяне зашумели, остановили конвойных:
— Куда?.. Не пустим!.. По какому праву?
Старший конвоя пробовал припугнуть:
— Как вы смеете!.. Я вам покажу право! Стрелять буду!
Мужики не испугались:
— Стреляй! Нас вон сколько!
Полицай Куницкий и в самом деле выстрелил несколько раз в воздух над головой Филюка, над головой его жены, над головой маленькой девочки, плакавшей на руках у матери.
А мужики не отступали, из переулков бежали с кольями, с вилами, и ясно было, что народ сомнет горсточку полицаев.
Конвойные начали уговаривать:
— Распоряжение господина коменданта. Отвечать будете.
— Ответим. А вы его отпустите. А сами отправляйтесь подобру-поздорову.
Пришлось отпустить, уйти. Крестьяне чувствовали себя победителями. Но Филюку надо было скрываться: теперь его будут искать и полицаи, и немцы — ив Клобучине, и в лесничевке. Он нашел себе пристанище в лесу, недалеко от Лопотиня (так назывались деревня и урочище), вместе с ним были жена Ульяна, отец и два брата — Дмитрий и Григорий. Они-то и стали ядром Цуманского партизанского отряда. Командование им с общего согласия взял на себя Александр Филюк.
Фашисты и в самом деле на другой же день явились в Клобучин. Не найдя «преступника», они расправились с оставшимися в селе членами его семьи. Расстреляли мать, трех братьев и сестру (в возрасте от двух до восемнадцати лет), а маленькую дочку Александра бросили на трупы расстрелянных и живую закопали. Расстреляли и всех родственников его жены — шесть человек. А всего в этот день было убито в Клобучине 137 мужчин и женщин, стариков и детей. Цуманские комсомольцы — Андрей Филюк (брат Александра), Денис Мацюк, Кирилл Демчук, Михаил Мацюк и другие — пытались сопротивляться. Верткие и цепкие, но безоружные, они, конечно, не могли справиться с вооруженными до зубов гестаповцами, однако немало причинили им хлопот, наставили синяков и порвали щегольские черные мундиры. В драке, когда все перемешалось, гитлеровцы не могли стрелять. Пустили в ход штыки. Штыками и закололи комсомольцев на краю уже вырытой общей могилы.
До этого крестьяне не представляли еще себе бесчеловечной жестокости захватчиков; некоторые думали: уж если под панами жили — и под немцем как-нибудь проживем. Теперь и они поняли, что с этими зверями жить нельзя. Партизанский отряд стал расти, и скоро уже в нем было тридцать вооруженных бойцов, да еще около трехсот человек работало связными, разведчиками и так или иначе содействовало партизанам. Это был один из первых отрядов на Волыни, и гитлеровцы почувствовали, что такое народный гнев. Народные мстители подкарауливали на дорогах машины, рвали телеграфные и телефонные провода, не давали организовывать управы и полицейские участки, забирали или уничтожали заготавливаемые немцами хлеб и мясо, не позволяли вывозить молодежь на рабский труд в Германию. Много советских людей спасли они от арестов и расстрелов.
Вели партизаны и большую политическую работу среди населения, рассказывая об истинном положении на фронтах, призывая к борьбе с оккупантами, разоблачая их лакеев — буржуазных националистов.
Был в отряде радиоприемник, и, конечно, радостно было слышать на оккупированной фашистами земле сводки Совинформбюро, статьи «Правды». Это поддерживало мужество, помогало правильно оценивать события, помогало в работе. Но (я уже упоминал об этом) партизанам необходима двусторонняя радиосвязь с центром, а у Цуманского отряда такой связи не было. Шли слухи, что в других районах есть отряды, непосредственно связанные с Москвой, но разыскать их не удавалось. Разведчики Филюка узнали и о Бате, который находится где-то в Белоруссии на Червоном озере, куда даже самолеты прилетают с Большой земли. Вот с ними бы и связаться!.. Но до Червоного озера около трехсот километров. Как добраться туда, как найти там партизан?..
А батинцы уже работали в это время на Украине: Сазонов базировался около Олевска и далеко рассылал свои диверсионные группы.
В сентябре 1942 года Сидельников с тремя группами подрывников вышел на Волынь и между Луцком и Ровно взорвал три немецких эшелона. Много было разговоров в народе: считали, что это советские парашютисты, только что сброшенные с самолета. Филюк дал задание своим связным во что бы то ни стало найти парашютистов.
Через несколько дней Сидельников со своими бойцами был в лагере Филюка, и Филюк с удивлением узнал, что они вовсе не парашютисты, а партизаны одного из отрядов Бати и что расположен этот отряд
