— Пока что такой. Всего лишь человек.
— Книга не сделает тебя кем-то другим.
— Конечно, нет. Она просто поможет. Сравни воина, идущего в бой с лучшим оружием, в крепкой броне — и оборванца с дубиной. Оба люди, но пользы от воина больше. Намного больше.
— Что ж, мастер, если я не могу тебя разубедить, остается только помочь тебе не погубить себя.
— Я рад, что ты понимаешь. Без тебя я бы не справился.
— Без меня ты бы и не рисковал.
— Знаешь, одна из твоих сестер говорила: «Жить — значит сражаться». Я был мертв.
За окном густыми хлопьями падал снег. Стоило бы заранее очистить дорожку наружу, но не хотелось. Теплый уют не выпускал наружу, заставляя считать происходящее за окном чем-то вроде движущейся картины — красивой, но недостижимой. Теплый оранжевый свет уличных фонарей превращал снегопад в сказочную метель, защищающую нас от мира снаружи.
Мы с Соусейсеки сидели на подоконнике, наблюдая за тем, как белый плащ матушки-Зимы укрывает землю от холода. Время капало сквозь пальцы, отсчитывая минуты уходящего года. Снаружи проходили редкие люди, спешившие к праздничным столам, к друзьям и родным. Окна многоэтажек напротив светились и мерцали, словно елочные гирлянды.
— Соусейсеки, ты не жалеешь о том, что мы не празднуем этот день так, как остальные?
— Я не любила Новый Год, мастер. Мои прошлые медиумы всегда уходили куда-то, а я оставалась сама. Да, иногда они дарили мне подарки, как и другим, но…
— Прости, я не подумал…я очень давно не дарил ничего и не получал.
— Нет, не извиняйся. Ты сделал гораздо больше, чем любой другой.
— Но это же не подарок?
— Ты остался со мной. Не ушел к кому-то еще, не выбрался смотреть на фейерверк или веселиться с остальными. Никакой подарок не стоит этого.
— Соусейсеки, мне действительно не нужны остальные. Ты же заметила — никто не позвонил, никто не написал…
Звонок телефона разорвал тишину, как удар грома. Я поднял трубку раньше, чем подумал, зачем я это делаю. Слышна была какая-то музыка, веселые голоса, крики и женский смех.
— Алло?
— Привет, одногруппничек! Мы тут решили преждевременную встречу устроить, заодно и Новый Год отпразднуем!
— А… а кто там из… наших?
— Да все, вот даже тебе решили позвонить! Давай руки в ноги и к нам — оттянемся!
— Ну-у… ладно…
И тут краем глаза я заметил взгляд Соу, которая слышала весь разговор. Всякие сомнения вылетели прочь, как птицы из горящего гнезда. Люди опоздали со своими праздниками — лет эдак на двадцать.
— Я не приду.
— Что-что? Повтори, плохо слышно!
— Я НЕ ПРИДУ!
— Не гони, ты чего, мы ж тут все собрались? С кем тебе еще встречать?
— С кем-то получше вас.
— Что, какое-то чучело на тебя все же клюнуло?
Телефон улетел в стену. Хотели на вечеринку клоуна бесплатного пригласить, ублюдки? Обойдетесь! А когда-то я этого хотел…
Когда-то.
— Мастер?
— Что, Соу?
— Почему ты не пошел к ним? Они ведь хотели тебя видеть?
— Знаешь… мне кажется, что не обязательно делать то, чего от тебя хотят другие. Особенно если они считают, что ты обязан их слушать.
— Они обидятся.
— Плевал я на них и их обиды. Этот Новый Год мы встречаем вместе. Знаешь, у нас есть поверье.
— Какое?
— Как Новый Год встретишь, так его и проведешь. А мне хотелось бы провести его с тобой.
— Мастер…
Залп фейерверков застал нас на том же подоконнике. Соу сидела у меня на руках и с восторгом смотрела на феерию огней в небе. Я тоже смотрел на них… точнее, на их отражения в ее глазах.
Мы сделаем все, чтобы примета сбылась.
Булькали на огне дурно пахнущие растворы, наливаясь черным туманом, как океанические воды рядом с испуганным кальмаром. Я готовил краску для знаков, описанных в Либер Кламорис, чтобы в полночь под лунным светом нанести первый слой чертежа на тело.
Мы с Соусейсеки решили начать с серебряных печатей — наименее ядовитых, с довольно простой в изготовлении краской и призванных, согласно трактату, «собирать струящуюся наружу и внутрь силу, направляя ее в трансформации реальности согласно склонности носителя». Как по мне, это описание как раз подходило под то, что можно назвать чудесами. Соусейсеки была не столь оптимистична, справедливо заметив, что печати собирают ту силу, которая исходит наружу, а если исходить нечему, то и смысла в сборе нет.
Я следовал рецепту в точности, но вместо серебристости жидкость все более темнела с каждой последующей операцией. Спустя некоторое время в тигле осталась горка совершенно черного кристаллизовавшегося порошка, которая никак не походила на серебристый краситель из трактата. Неужто я где-то ошибся? Соу тоже не знала, как быть — Либер Кламорис был краток и описаний красителей там не было.
Я бы, пожалуй, и не рискнул проверять качество реагента на себе, но тут в дело вмешался случай — лунный свет упал на черную пыль и мгновенно посеребрил ее, превращая в нечто вроде металлической паутины, невесомая горка которой выросла посреди тигля.
Можно было начинать. Узор концентрировался на запястьях, лодыжках и образовывал довольно сложный круг посреди живота. Кое-где еще были разбросаны мелкие символы в кругах, о которых книга отзывалась, как о «солнечных».
Луна уже светила вовсю, а стрелки часов приближались к указанному времени. Соу ссыпала лунную паутину в чашечку с кислотой, и густые перламутровые разводы потянулись по слегка дымящей поверхности. Я открыл ящичек с заранее заготовленными шприцами и начал набирать новокаин. Анестезия была важной частью плана — я подозревал, что терпеть проникновение состава в тело будет слишком тяжело для такого неженки, да и смысла в этом особого не было. Что же до эффекта, то в каллиграфии я более полагался на Соу, которой и поручил нанести узоры.
Время подготовки истекало. Онемение уже разлилось по намеченным местам, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Все-таки не каждый день случается добровольно обмазаться жгучим ядом, чтобы затем использовать его для колдовства.
С первым ударом часов Соу тут же начала рисовать. Я ни на мгновение не пожалел о том, что доверил ей это дело. Щеточка из стекловолокна мелькала, как мотылек, переходя от жирной густоты к паутинной тонкости линий, не проливая ни капли попусту. Она успела вычертить большую часть рисунка на запястье, когда кожа начала отслаиваться и осыпаться под засыхающей краской, проникавшей в плоть. Я ободряюще улыбнулся ей, хотя и сам несколько испугался, но Соу уже продолжала. Новокаин отлично справлялся с болью, и только когда настал черед «солнечных кругов», пришлось несладко. Их суть оказалась в том, что знак посередине разгонял краску тончайшими волосками во все стороны, и жгло все это немилосердно. Хотя судя по всему, я и так дешево отделался.
Наконец, чертеж был готов. Несмотря на агрессивный состав, краска не вызвала ожогов и язв, которых я опасался — она заменила верхний слой кожи и теперь гладко блестела под тусклым светом луны. Постепенно действие новокаина проходило, и я, кажется, почувствовал первые проблески чего-то
