откликнулись все. Мне предстояло узнать, действительно ли голодавший мог умереть от обильной пищи.
Думаю, увидь Она меня в тот момент, испугалась бы и ушла, не возвращаясь. Руки, сведенные напряжением и стиснутые в гримасу челюсти, слепые от крови глаза и блеск крупных капель пота. Но я делал свое дело, не отвлекаясь на пустяки. В ляпис-лазурь лилась нежность матери и вера последних святых, мужество воинов и смелые мечты трусов, восторг слушателей и ярость бойцов, концентрация хирургов и благодарность спасенных ими. Но ведь была и другая сторона медали. И спину жег росший на ней плащ из стонов умирающих и детских страхов, наркотических абстиненций и мук неразделенной любви, ненависти друг к другу, рожденной страхом и завистью, голода, одиночества и безысходности. Ткань чернее глубочайших бездн укутывала меня, ползла по рукам, подбираясь все ближе к кристаллу, и когда струйки мрака поползли по пальцам, я из последних сил сжал их в кулаки.
Я знал, что за это пришлось заплатить болью, неведомой никому ранее, и если бы не машины, скрывавшие мой разум в своих стальных чревах, меня ждали бы безумие и гибель. Но глядя, как корчится в черной агонии бывшее моим совершеннейшим инструментом тело, я не мог не видеть и другого — света кристалла, парящего над ним, переставшего быть минералом призрачного царства сна.
Я ждал, когда мраку наскучит мучить игрушку из выдуманной плоти, чтобы вернуться в нее, но он не отступал. Отзвучали последние аккорды величайшей из слышанных мной симфоний и миры снаружи стали погружаться во мрак. Сколько времени было у меня в запасе до того, как физическое воплощение начнет умирать? Я не знал.
К счастью, надолго это не затянулось. Немного собравшись с мыслями после удара Песни, я понял, что просто-напросто валяю дурака. Сон снова был моим и ничьим больше, а трепещущая под темнотой масса — не более чем привычной, но вовсе не неотьемлемой его частью.
Было достаточно просто создать себе временную форму. Куда сложней оказалось избавится от старой — и запечатав ее в свинцовый шар амнезии, я обещал разобраться попозже.
Роза-мистика — или то, что мне хотелось бы так назвать — парила посреди мастерской, светясь от переполнявшей ее силы. Воздух почти неслышно звенел, когда я взял ее в руки, чтобы отдать владелице. Вблизи казалось, что это звезда, которую обещают достать с неба герои сказок.
Соусейсеки показалась мне просто спящей, когда свет Розы-мистики коснулся ее лица. Кристалл вошел в нее без всякого сопротивления, и несколько мгновений платье на груди продолжало светиться изнутри. А затем сияние исчезло, и я услышал скрип. Механизм принял Розу.
— Соусейсеки. — тихо, как спящую, позвал я, — Соусейсеки.
Ресницы чуть вздрогнули, затрепетали, и мы впервые взглянули друг другу в глаза.
— Отец? — прошептала она.
От края до края, куда не упал бы взгляд, простирались поля синих роз. Нежное весеннее солнце то и дело скрывалось за стайками кудрявых облачков, а небо, казалось, можно достать рукой.
Мы с Соусейсеки сидели за столом и пили чай. С тех пор, как она проснулась, прошел, наверное, месяц. Память возвращалась к ней не сразу, а первые три дня она вообще считала меня Отцом. Тяжело было видеть ее разочарование, но она оказалась сильной. Как я и ожидал.
Вспомнив все, Соусейсеки отказывалась говорить со мной. Ей казалось, что сделанное мной отняло последнюю надежду увидеть Отца. Я не стал пытаться что-либо доказать ей тогда, но теперь стоило попробовать объясниться.
— Соусейсеки.
— Да, мастер?
— У тебя было время подумать о случившемся. Что скажешь?
— Мне не следует обвинять вас, мастер, но все же…я не могу вас простить.
— За то, что вместо «темно, холодно и очень одиноко» ты сейчас здесь?
— За то, что там у меня была надежда, а вы ее отняли.
— Быть может, все же перейдем на «ты»?
— Да, мастер.
— И все же, поясни, на что ты надеялась?
— Отец мог починить меня. Вернуть. Как Суигинто.
— Но ты же проиграла и лишилась Розы — мистики?
— Да, но…
— Не стоит, я понимаю.
Глаза Соусейсеки предательски заблестели, она вздрогнула, а затем выкрикнула сквозь слезы мне в лицо:
— Тогда зачем?
Я с трудом сдержался, чтобы не обнять ее, не успокоить.
— Потому что у меня был план.
— План? Запереть меня в собственном сне без всякой возможности уйти? Оставить меня здесь, чтобы я исчезла, когда ты умрешь? Это твой план?
— Если ты не поможешь мне, то так все и закончится.
Кажется, она начала успокаиваться. Все-таки фатализм никогда не был ей чужд.
— Ты все еще хочешь увидеть Отца, после всего, что было?
— Больше всего на свете.
— Тогда вытри слезы и слушай.
— Да, мастер.
— Хоть ты и проиграла Суигинто (мне показалось, или ее губы все же на мгновение дернулись?), но сейчас у тебя есть новое тело и новая Роза Мистика. Никто из сестер не догадывается, что ты снова жива. Я не говорил тебе, но до того, как создать Розу, я говорил с демоном. С Лапласом.
— Демоном Лапласа? — мне удалось ее удивить.
— Да. Он предлагал мне помощь, от которой я отказался.
— Но что он здесь делает?
— Насколько я понимаю, ждет твоего возвращения. А значит, способ есть. И мы его отыщем.
Соусейсеки задумалась. Я ждал, потихоньку прихлебывая ароматный чай.
— Но даже если я вернусь…у меня нет ни кольца, ни Лемпики. Как я соберу Розы-Мистики?
— Никак. Они не нужны.
— Что за бред? Только Алиса может увидеть Отца…
— Ошибаешься.
— Но…
— Выслушай. Во-первых, ты не знаешь, что случилось после твоего поражения. А я знаю.
— Кто-то из сестер стал Алисой?
— Нет. Подробности позже, но суть такова — для того, чтобы увидеть Отца, не нужны Розы-Мистики. Алисой можно стать иначе.
— Шинку была права?
— Да. Но я обдумал и другой вариант. За Алисой придет Отец, верно?
— Верно.
— А если мы придем к нему?
— Невозможно. Я искала его всякий раз, когда просыпалась — и видела лишь однажды.
— Не видела ни разу, но речь не о том. Как думаешь, скрываясь от вас в ожидании Алисы, мог ли он предположить, что в Н-поле его будут искать люди?
— Хм, не думаю. Только куклы способны открыть вход туда.
— А медиумы войти с ними. Ты откроешь вход, а я найду Розена.
— Признаться, я недооценивала тебя, мастер. Твой план настолько безумен, что может сработать.
— Тогда за дело?
— За дело!
Я улыбнулся широко и счастливо, как путешественник при виде долгой дороги. Наконец-то у меня нашлось достойное занятие.
