коня, довольно давно и довольно близко. Он не годится для работы. Еще ни один человек не сумел обуздать его. Он очень быстро соображает, но на уме у него только дьявольские штучки, у этого Воронка.
Наверное, ты встречал людей, у которых в мозгах нет ничего, кроме желания отправить в ад своих сородичей? Таков и Воронок. Он живет ради драки. Пусти его в загон с другими лошадьми, и он забьет их всех до смерти. Эта бестия не оставит в живых ни единой кобылы, ни даже жеребенка — перегрызет беднягам горло, — у него привычки настоящего мула. Это сущий дьявол. Он не пригоден для какой-нибудь земной работы, но неплохо натренирован на борьбу с любым парнем, который попробует забраться ему на спину. Он не только сбрасывает седока, но обязательно прыгнет на упавшего всадника всеми четырьмя. Это Воронок. Считай, что ты объездил его, и пусть он идет себе с миром. Я заплачу деньги своему напарнику, а тебе достанется вся слава, которую ты пожелаешь, но я не хочу смотреть на смертельную бойню!
После такой великодушной речи над толпой прошелестел ропот удивления. Молчал только Билли Буэл. Пока широкоплечий приезжий говорил, выражение его лица постепенно менялось, от гнева до удивления, превратившегося в конце концов в очень глубокое подозрение. Ответ последовал мгновенный и решительный.
— Мистер Кемп, — спокойно возразил он, — я внимательно вас выслушал, и если бы вы сказали в сто раз больше, это бы ни на каплю не поколебало мою решимость. Мне кажется, я разгадал ваши намерения, сэр, и все, что пришло мне в голову, — не к добру для вас, совсем не к добру. — В Билли Буэле, очевидно, копилась холодная ярость с того самого момента, когда он впервые встретил Кемпа, и теперь его лицо горело гневом. Если желание убивать способно изменить глаза человека, то глаза Буэла стали совершенно неузнаваемыми. — И вот что я понял, — продолжал юноша. — Вы поспорили, а может, быть и нет. Честно говоря, мне кажется, что никакого спора нет и в помине. У вас вполне достаточно денег, чтобы не заботиться о хлебе насущном. Вот вы и решили позабавиться. А самая большая забава в ваших глазах — это посмотреть, как кто-то получил возможность и затем проиграл. Поэтому вы бродите повсюду и подбиваете парней пострелять по вашей цели, зная, что им не совладать с ней и что у вас будет потом неплохая возможность посмеяться.
И даже если они умудряются пройти испытание с оружием, для них припасен дьявол в виде коня. А этот конь на самом деле дьявол. Стоит только взглянуть на его страшную голову. Единственное, что меня смущает, — я не умею ненавидеть лошадей, вся моя ненависть припасена для людей. А ненависти во мне достаточно, приятель! И я собираюсь прокатиться на твоем коне.
Я знаю, что у вас на уме. Вы довольно быстро поняли, что не понравились мне, Кемп, и я заявляю об этом громко и вслух. Когда мне повезло и я умудрился перестрелить вашу доску, вы решили, что лучше не иметь меня в качестве врага, если я переживу катание на лошадке, и в последнюю минуту вы проявили великодушие. Вам показалось, что я изменю свое мнение о вас. Но все не так просто, приятель. Я знаю вас не так уж много, но я вижу вас насквозь. Вы мне не нравитесь, и вы не из хороших людей.
Из-за вас пострадал Джек Келли. А Джек простой парень — пусть и из крутых, но честный и никому не причинивший вреда. И я не сомневаюсь, что вы долго бродили по горам, убивая или почти убивая самых лучших мужчин с помощью своего коня. Я попытаю удачи и сделаю все, что смогу. И если останусь в живых, то говорю тебе, Кемп, как мужчина мужчине, при свидетелях. Я пойду по твоему следу, пока не догоню, и пусть отношения выяснят наши револьверы. Это все. А теперь убирайся с дороги. Я прокачусь на коне!
В словах юноши прозвучало страшное публичное обвинение, но гораздо страшнее слов казалось то, как они были сказаны — глаза Билли Буэла горели, мышцы лица напряглись. Толпа вздрогнула и попятилась назад, готовая рвануться в укрытие во время неминуемой перестрелки.
Но перестрелки не последовало. Буэл напряженно стоял, готовый выхватить револьвер, но Кемп не сделал ни единого движения к оружию. Создавалось впечатление, что, поглощенный изучением его лица из-под нахмуренных бровей, он даже не слышал слов молодого человека и лишь смутно представлял их содержание.
Только один из тысячи не понял бы такое поведение, как трусливое принятие очень жестокого оскорбления. Но в Кемпе чувствовалось нечто такое, что не допускало и малейшего подозрения в трусости. Предельное спокойствие, с которым он встретил речь Билли Буэла, говорило само за себя. Более чем когда-либо Кемп выглядел мудрецом, знавшим многое, слишком многое, и думающим больше о причинах, а не последствиях действий.
Будь Билли Буэл более наблюдательным, он бы понял, что его обвинения в трусости выглядят абсурдно, однако Билли, по-видимому, не любил рассуждать. Его лоб без единой морщинки красноречиво свидетельствовал о том. Ему потребуется еще несколько долгих лет, прежде чем время оставит на его лице свои отметины. Он вел жизнь бабочки, не заглядывая вперед далее, чем на день, используя на полную катушку счастье и возбуждение каждого часа.
Таким человеком был Билли Буэл — нежным внешне и ужасным в действии. И поскольку его воображение никогда еще не заставляло его заранее ужаснуться последствиям, это порой приводило парня к страшным поступкам. Теперь тоже он не мог пробиться сквозь трезвый взгляд противника и увидеть его реальную силу и мужество.
Если бы он осознал это, то понял бы, какая сверхъестественная храбрость необходима человеку, чтобы выдержать подобную насмешку и оставить ее без ответа. Но для Уильяма Кемпа этот жесткий выпад, видимо, ничего не значил, даже менее, чем ничего.
Он молча отступил назад, освобождая для Билли дорогу к Воронку, и с полунасмешкой, а отчасти с сожалением широким жестом пригласил юношу попробовать себя на непреодолимом препятствии. Даже сейчас Билли еще имел возможность отступить. Будь он дипломатом, то так бы и сделал, потому что, взглянув на покрытое морщинами лицо Кемпа, вдруг почувствовал проблеск понимания. Сейчас юноша и вправду мог бы вступить в новые переговоры, но оскорбленная гордость не позволила ему пойти навстречу. Возможно, эта гордость обрекала его на безвременную смерть, но тем не менее он ничего не хотел с ней поделать. Мрачно отвесив Кемпу глубокий поклон, Билли ловко ухватил левой рукой поводья Воронка.
Кость была брошена, и битва началась.
Но пока нога смелого наездника не коснулась стремени и пока вес его тела не начал давить на седло, слегка смещая его, Воронок и не думал расставаться со своим приятным сном, в котором он гулял по солнечным пастбищам и где людям не находилось места. И даже очнувшись, он только насторожил уши. В этот момент полный вес Билли Буэла опустился в седло, и колени юноши обхватили бока мустанга.
Конь дернул головой и, не меняя положения ушей, начал серьезно и почти весело исследовать седока, осмелившегося взгромоздиться ему на спину. Зрители обязательно рассмеялись бы, если бы не видели, что Буэл изо всех сил пытается развернуть голову коня назад. Худые плечи, тонкие пальцы и округлые, почти женские запястья с невероятной силой тянули поводья и удила, но, несмотря на все старания наездника, Воронок спокойно крутил мордой, не обращая никакого внимания на то, что удила почти свернули его рот на сторону.
Настороженные уши коня приняли какую-то невероятно причудливую форму. Казалось, лошадь молча смеялась — ужасным человеческим смехом грубого животного — над осмелившимся залезть в седло. Затем она повернула голову и спокойно оглядела стоявшую вокруг толпу, поле и изгороди.
— Похоже, никто не собирается брыкаться! — весело воскликнул старый Перкинс. — Похоже, ты прав, когда говорил, что лошадь достаточно умна, Кемп. Воронок понял, что все попытки выбросить Билли из седла будут бесполезными.
К его словам присоединился гул голосов. Тем временем Воронок медленно пошел вперед без малейшего признака враждебности. Только Уильям Кемп не участвовал в общем веселье. Он продолжал свои наблюдения в глубокой задумчивости, полностью отделенный от окружающих своими размышлениями.
Шум зрителей прекратился так резко, как будто им на головы набросили одеяло. Воронок, продолжая идти, вдруг резко бросился в сторону, так что Билли Буэл опасно качнулся в противоположном направлении.
До того как он сумел восстановить равновесие, мустанг, по-прежнему с настороженными ушами, подпрыгнул в воздух и приземлился на твердые ноги, его спина выгнулась, так что Билли оказался сидящим на вершине треугольника. Через мгновение треугольник провалился и началась сумасшедшая путаница: конь понял, что так и не стряхнул седока со спины. Тут наверняка понадобится сверхъестественная резвость.
Воронок погрузился в темные глубины своей природы и начал выкидывать трюки один за другим.
