Желала ли она этого? Ее чувство к племяннице не было горячим. Ей нравилось брать ее под свое покровительство, давать уроки женственности или моды, но когда Бенедикт пел дифирамбы своей дорогой внучке, она частенько злилась.
— Думаю, у нее не будет на это времени. По крайней мере, сейчас. Но мы постараемся собираться на праздники, мать организует это. Не следует отказываться от традиций, к тому же нужно обязательно вернуть Дуга в семью. Нас не так много, чтобы оставить кого-то, будь то даже гадкий утенок, на произвол судьбы.
— Бен хотел бы этого. Ну что ж, так и сделаем! — подтвердила Кэтлин.
Они обменялись взглядами. Каждый знал, что другой кое о чем умалчивает, но и так было очень хорошо.
Гроза разразилась к полуночи, и в два часа Дуглас все-таки встал с кровати. Раскаты грома не удалялись, да и молния через равные промежутки времени освещала окна.
Разумеется, электричества не было. Дуглас оделся и вышел. В холле он нашел сапоги, непромокаемый плащ и фуражку, взял на комоде ключи от старенького «остена».
Конезавод был всего в двух километрах, но дорогу, похоже, залило. Даже при медленной езде машина поднимала настоящие волны, дворники не справлялись, и Дуглас, вцепившись в руль, изо всех сил вглядывался в ночь.
— Никогда не видел такого потопа… — ворчал он.
Лучше было бы остаться под крышей, в тепле. Вспышка молнии осветила ограду. Оказалось, что Дуглас ехал почти вплотную к ней, и он резко повернул руль.
— Спокойно, уже подъезжаем…
Через ветровое стекло, по которому стекала вода, он с трудом различил в свете фар здание конезавода и остановился как можно ближе к главной конюшне, где находились кобылы. Выскочив из «остена», он поспешил к высокой двери, отпер ее и откатил в сторону. В конюшне света тоже не было.
— Черт возьми!
Поскольку он знал здесь все на память, ему не пришлось долго возиться, чтобы найти мощный фонарь, висевший на крючке. Вокруг он слышал шорох приминаемой соломы, цоканье копыт, фырканье кобыл.
— Ну что, дамы, резвимся?
Довольно было кобыле по-настоящему испугаться, и в панике она могла лягнуть жеребенка и даже ранить его.
— Это всего лишь гроза, она пройдет. А пока предлагаю угоститься морковкой, если я, конечно, найду мешок…
Чтобы успокоить их, он говорил громко и заглядывал в каждое стойло. Он остановился около Рокетт — нервной кобылы, которая сильно мотала головой и безумно косила глазами.
— Спокойнее, моя красавица! Послушай, гремит уже не так сильно.
Словно в опровержение его слов удар грома сотряс здание, а дождь застучал по крыше с удвоенной силой. Кобыла бросалась от стены к стене, но каждый раз огибала жеребенка. Дуглас дошел до конца конюшни, где хранились остатки зерна. Посветив фонарем, он нашел большой мешок моркови и бросил штук двадцать в пластмассовое ведро.
— Сейчас, милые дамы, хватит всем…
— Мне тоже?
Дуглас отпрянул и чуть не выронил ведро.
— Ричард? Черт возьми, я не ожидал, что вы приедете!
— Из-за этой сумасшедшей грозы ничего не слышно. Что вы делаете?
— Пытаюсь их как-то успокоить.
— Нам пришла одинаковая мысль. Кстати, увидев «остен» перед дверью, я… обрадовался.
— Чему?
— Тому, что обеспокоен не один.
Они несколько минут помолчали, слушая дождь. Ричард редко делал комплименты, и Дуглас понял, что только что получил один из них. Сколько же лет ему их не говорили?
— Возьмите фонарь, — только и сказал он.
С ведром под мышкой он пошел по проходу и остановился перед первым стойлом, в котором находилась Леди Энн. Ричард осветил кобылу и жеребенка, они выглядели спокойными, и опустил фонарь. Дуглас открыл решетку, дал морковь. Невозможно было не думать о Бенедикте в этом месте, и он знал, что Ричард тоже вспоминает его.
— Знаете, Дуг, а ведь кобылка будет классной — или я ничего в этом не смыслю.
— Я тоже так думаю, — ответил Дуглас дрогнувшим голосом.
Ему так хотелось остановить ее в тот день, когда она понеслась по проходу! Сколько же еще он будет слышать звук падения деда на бетонный пол?
— Никто не виноват, — сказал Ричард, кладя ему руку на плечо.
Чуть дальше забеспокоилась Рокетт. Дуглас закрыл решетку и перешел в следующее стойло. В этот момент неожиданно появилось электричество, и здание ярко осветилось. Мужчины сощурились, обменялись взглядами, потом улыбнулись.
— Продолжайте обход, — предложил Дуглас, — а я схожу взгляну на внешнюю конюшню.
Он надел мокрую кепку и вышел под проливной дождь. Старшие жеребята, которых уже отделили от матерей, наверное, чувствуют себя очень одиноко. Шлепая по лужам, он удивился, поняв, что что-то насвистывает. Что веселого было в том, чтобы мокнуть в грозовую ночь в глуши Саффолка?
«Я с удовольствием побуду еще немного в чистилище, Аксель! Мне здесь не так уж плохо…»
Он чувствовал, что становится другим, лучшим. Он был почти уверен, что все в конце концов образуется. Тоска, сопровождавшая его месяцами, рассеялась. Бездействие, чувство вины, презрение к себе и страх будущего уже не тяготили его. В один прекрасный день отвратительный Этьен и его подручный превратятся всего лишь в неприятное воспоминание о неверном шаге. Примирившись с собой, Дуглас на следующий же день заключит мир с сестрой.
Рассвет едва занимался, когда первая партия лошадей прибыла на дорожку. Аксель было зябко, и она подняла воротник куртки. Она прошла быстрым шагом довольно большое расстояние от дома, но в это утро согреться ей не удалось. С приходом осени дни становились короче, погода менялась, тепло ушло окончательно.
Заняв наблюдательный пост у входа на аллею, она отдавала распоряжения наездникам. Десять лошадей ограничатся легким галопом на круге Буало, шесть других отправятся на круг Понятовски для пробного галопа, а последняя пятерка серьезно проработает корпус к корпусу в правом ряду дорожки Ламбаль. Но вначале — неизменный бег рысцой для всех.
Она смотрела, как они удаляются, наблюдая за поведением каждого из скакунов.
— Мадемуазель Монтгомери?
Какой-то незнакомец остановился рядом и протянул ей руку.
— Жан-Франсуа Леклерк. Мне сказали, что вас можно застать здесь…
Аксель достаточно было взглянуть на элегантную одежду и мокасины, уже испачканные в песке, чтобы понять, что она имеет дело с человеком не из мира скачек.
— В прошлом году на торгах в Довиле я приобрел двух однолеток, — сообщил он. — Сейчас они приближаются к тому возрасту, когда нужно отдавать их для тренировки, это прекрасные лошади. Как вы думаете, смогли бы вы взять их к себе?
Краем глаза Аксель взглянула на лошадей, убедилась, что они послушно бегут рысцой, и некоторое время разглядывала собеседника. Ему, должно быть, около пятидесяти. Приветливая улыбка и открытый взгляд делают его весьма привлекательным, вместе с тем, перед тем как ответить, ей хотелось узнать о нем побольше.
— Почему ко мне, месье Леклерк?
— Просто из-за репутации конюшни Монтгомери. Это мои первые скакуны, и мне не хотелось бы
