две стюардессы и стюард. Таланта художнику было не занимать — Альбан был легко узнаваем. Он очаровательно улыбался, вот только волосы под фуражкой с околышем были чуть длиннее, чем теперь.
— Это так мило с их стороны, — растроганно произнес он.
Было очевидно, что он тронут подарком. Да это и неудивительно — с коллегами было связано столько приятных воспоминаний…
— Это было в другой жизни, — добавил Альбан.
«А захочет ли он, чтобы эта картина ежедневно попадалась ему на глаза?» — подумала Софи.
— Где ты ее повесишь?
— Не знаю. Может, в кабинете, если, конечно, никто не против.
Чувство такта никогда ему не изменяло. Даже решив поселиться на вилле, он не вел себя как хозяин и не принимал ни единого решения, не посоветовавшись с братьями и невестками.
— Как по мне, почему бы и нет, — сказала она.
Глядя на акварель, Софи улыбнулась. Интересно, понравится ли этот свадебный подарок Валентине? Это не ее Альбан. Этот Альбан — соблазнитель и путешественник, которого пока еще никто не пытался посадить на цепь.
Наконец она обернулась к деверю и посмотрела на галстуки.
— Вот этот в самый раз.
Софи взяла его в руки и приложила к так и оставшейся расстегнутой рубашке.
— Вот. Настоящий красавчик! — выдохнула она.
Альбан засмеялся и направился в ванную. Перед тем как уйти, Софи бросила последний взгляд на акварель. Подняв глаза, она увидела перед собой Валентину.
— Свадебный подарок. Прибыл сегодня утром, — пояснила она, указывая на картину. — Альбану очень понравился. Хотя его друзей и не позвали на свадьбу, они о нем не забыли!
Уже направляясь к двери, она бросила, не оборачиваясь:
— Не создавай вокруг него вакуум. Всем нужны друзья.
Уязвленная Валентина хотела было ответить, но Софи исчезла.
— Вот злюка…
Что правда, то правда — Валентина не поощряла Альбана приглашать в гости своих друзей-пилотов. Ей бы не понравилось, если бы «Пароход» каждые выходные наводняли привлекательные незамужние стюардессы. Да, она ревнует! Любит и ревнует. Но уж точно не собирается «создавать вокруг Альбана вакуум».
Она рассмотрела картину, прочла пожелания на открытке и прошла в ванную, где Альбан как раз натягивал джинсы и водолазку.
— Картина просто замечательная, — с восторгом сказала она.
— Ты находишь?
— Конечно.
— Я знаком с художником, он очень способный. Он рисует по фотографиям, добавляя кое-что от себя, но никогда не искажает изображение людей и интерьер. В «Air France» ему многие заказывали картины и были довольны.
Альбан подошел к Валентине, обнял ее и провел рукой по ее волосам.
— Я напишу письмо Наде, поблагодарю. Думаю, это ее идея.
Прижавшись щекой к его водолазке, Валентина закрыла глаза. Слова Софи до сих пор звенели у нее в ушах. Каким бы циничным ни казался ее совет, он был не так уж плох, и к нему стоило прислушаться.
— Знаешь, что было бы здорово сделать весной, когда потеплеет и с ремонтом будет покончено? — тихо спросила она.
— Устроить маленький праздник?
— Да! Ты пригласишь друзей и…
— И попрошу Давида привести с собой пару-тройку наших приятелей по пансиону, которые живут неподалеку. Я буду рад с ними встретиться.
Было очевидно, что задумка ему понравилась.
— Ты тоже можешь кого-нибудь пригласить, Валентина. Ты не должна отгораживаться от мира. Среди тех, с кем ты работаешь в издательстве, есть симпатичные люди?
— Да, наверное.
Он прав — жизнь тет-а-тет вдали от всех в долговременной перспективе чревата большими проблемами. Даже если она не хочет видеть никого кроме Альбана, даже если решила посвятить всю себя их будущему ребенку, нельзя запирать себя в семье, как в клетке. По словам Жозефины, Маргарита, мать Альбана, почти не выходила из дома и не общалась с людьми на протяжении восемнадцати лет, которые прожила под этой крышей. Яркий пример того, что не должна делать она, Валентина. Альбан очень общительный, любит развлечения, привык находиться среди людей. Разве правильно будет, если брак сузит его горизонты до семейного круга?
— Раз уж мы заговорили об издательстве, — начала Валентина, — я согласилась взять новый перевод. Огромный американский роман, на который уйдет несколько месяцев.
— Вот и хорошо! Думаю, в это время я тоже буду очень занят.
Впервые после аварии перспектива новой работы побуждала его к действию. Благодаря упорству Давида он вернется в мир авиации, которому навсегда отдано его сердце. Ему придется делать то, чего он никогда не делал, а это — лучший способ подстегнуть профессиональные амбиции, которые несколько месяцев назад спали глубоким сном, создавая тем самым в его жизни опасную брешь.
Зато он больше не будет улетать далеко и надолго. Будет каждый вечер, каждую ночь дома…
Валентина крепче прижалась к нему. Что ж, так и быть, она будет делить Альбана с аэропортом, кланом Эсперандье и даже с когортой приятелей, лишь бы только он всегда был рядом. Всегда был на земле.
— Прогноз погоды на воскресенье не слишком оптимистичный, — неожиданно проговорил Альбан.
— Снег? Метель? Это будет так романтично!
— Нет. Обещают очередное похолодание и дождь.
— Что ж, говорят ведь: «Дождь на молодых — к счастью»!
Отодвинувшись, она улыбнулась с самым счастливым видом и добавила:
— Дождь, снег, жара… Все равно это будет самый счастливый и радостный день!
— А в церкви кое-кто начнет щелкать зубами, — пошутил Альбан.
Автоматическим движением он снял очки, вытер их о свитер и, не удовлетворившись результатом, ополоснул линзы под краном.
— Когда мы познакомились, я не носил очки, — сказал он, водружая оправу на нос.
— Я люблю тебя и в очках, и без очков. Кстати, они тебе идут.
Они никогда не говорили об аварии. Создавалось впечатление, что Альбан забыл о ней. Единственное, о чем он предпочитал помнить, это слезы Валентины, склонившейся над его кроватью в больнице. Если бы в тот день она сдержалась, у них все могло сложиться по-другому. Но ей было так больно видеть Альбана, чье лицо до половины скрывала повязка, что она не выдержала. Валентина уже тогда любила Альбана слишком сильно и догадалась, в какое отчаяние привело его осознание того, что он не сможет летать, что ему придется отказаться от образа жизни, во всем его устраивавшего. И когда она его увидела — уязвимого, подавленного, а раньше такого уверенного в том, что все ему по плечу, — душа молодой женщины перевернулась. Ее сердце сжималось от сострадания каждый раз, когда Альбан снимал очки и смотрел на них с озадаченным видом, словно не понимая, откуда они взялись. По вечерам, когда они оба читали в постели, наставал момент, когда он снимал их и поворачивался к Валентине. Он был таким, как прежде, и все-таки чуть другим, потому что глаза его казались «обнаженными». Эти темные, бархатные глаза, в которых ей хотелось утонуть…
— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Альбан.
Должно быть, взгляд Валентины выдал ее мысли.
— Ты выбрал одежду на завтра?
