пройдясь костяшками пальцев по ее щеке.
– Ты любишь меня? – спросила она. – Правда? Любовь предала меня однажды, Дункан. Моя юность миновала, жизнь проходила мимо. Мне так отчаянно хотелось собрать те крохи, которые еще оставались, чтобы подарить кому-то покой и радость и получать самой удовольствие от жизни. Неужели вместо этого я обрела любовь? Рядом с которой все бледнеет?
– Я не могу ответить на этот вопрос, – сказал он, скользнув губами по ее лицу и обнаружив, что оно залито слезами. – А ты?
– Я говорю себе, – отозвалась Маргарет, – что я люблю тебя, потому что восхищаюсь мужеством, с которым ты прожил свою жизнь. А еще я говорю себе, что люблю тебя за то, что ты полностью и безоговорочно любишь беспомощного малыша. Я действительно люблю тебя за это. Но, Дункан, больше всего я люблю тебя, потому что ты живешь здесь. – Она похлопала ладонью по месту, где находилось ее сердце. – Потому что уверена: вся моя жизнь была прелюдией к тому, чтобы встретиться с тобой и познать радость, для которой я была создана.
– А-а, – протянул он.
– И только? – усмехнулась она.
Дункан прижался губами к ее губам и, заключив ее в объятия, уложил на траву. Они занимались любовью далеко за полночь, лежа на не слишком мягкой земле, открытые не слишком теплому воздуху и утомленные до предела.
Жизнь не совершенна.
За исключением таких моментов, как этот.
– Дункан, – сказала Маргарет, когда все закончилось и она лежала в его объятиях. На их телах играли блики лунного света, пробивавшегося сквозь трепетавшую на ветру листву. – Я должна сказать тебе кое-что, хотя и не собиралась этого делать, пока не буду окончательно уверена. Но сегодня неподходящий день для секретов, не так ли? Или был вчера? Не важно. Есть шанс, совсем крохотный, что я жду ребенка.
Он прижался лицом к ее волосам и протяжно вздохнул. Уже? Он был отцом четыре с половиной года, но теперь он станет настоящим отцом?
– У меня всего лишь задержка на несколько дней, – мягко произнесла она. – Возможно, это ничего не значит.
– В двадцать лет я пообещал деду, что к тридцати годам я буду женат, а к тридцати одному году в детской поселится ребенок. Мой сын и наследник. Неужели это все-таки случится? Или это будет дочь? О Боже, Мэгги, дочь! Разве может жизнь предложить большее чудо?
– Пока я даже не уверена, – сказала она, – что ребенок вообще будет, Дункан. Но возможно, будет. У меня никогда не бывало задержек.
Он теснее притянул ее в свои объятия, вдыхая теплый женский запах, и закрыл глаза.
– Не важно, – сказал он. – Если это ложная надежда, у нас будет оправдание стараться еще усерднее. Я люблю тебя, ты любишь меня, мы женаты, живем в Вудбайне, у нас есть наши родные и Тоби. Этого вполне достаточно для счастья, Мэгги. Будем надеяться, что ты ждешь ребенка, но не будем слишком разочаровываться, если нет. Согласна?
Маргарет издала тихий смешок.
– Жизнь несовершенна.
– Но в данный момент она очень близка к этому, – заметил Дункан.
– Если не считать того, – сказала она, – что корень дерева впивается мне в бедро и мои ноги превратились в ледышки.
Они возвращались домой, обняв друг друга за талию.
– Ты так же устала, как я? – поинтересовался Дункан.
– Как минимум вдвое больше, – отозвалась Маргарет. – Надо будет уговорить твоего деда погостить у нас подольше. Пусть вообще живет с нами. Может, нам пригласить гостей, пока Несси и Эллиот здесь? Или…
Они остановились на террасе перед домом и поцеловались.
– Непременно, любовь моя, – сказал он. – Но завтра. Точнее, сегодня, но позже. Намного позже. А пока, может, нам лечь в постель? И поспать?
– Поспать? – переспросила она. – Звучит заманчиво. Я могу проспать целую неделю, но только если твои руки будут обнимать меня.
– А где еще они могут быть? – улыбнулся Дункан, крепче обхватив ее талию и направившись к ступенькам, ведущим в дом.
– Полагаю, нигде. – Она зевнула, склонив голову ему на плечо.
Все-таки хорошо быть влюбленным, подумал Дункан. Пожалуй, лучше всего на свете.
