Я думал обо всем сразу… Я видел кулаки Петручи, его бесстрашную физиономию, чудовищные плечи… Я слышал крики жаждущей крови толпы… Я думал о Кати, забившейся в кресло около… арены? Установленные в зале телекамеры продемонстрируют картину моего поражения миллионам людей… Мой крах будет полным, ужасающим, непоправимым… Все мои годы сражений, славы, лишений будут вычеркнуты из истории бокса… И я останусь потом один, да, один, несмотря на Кати, а труп бедняжки Жо будет вечно вместе со мной.
Я без аппетита проглотил бифштексы с кровью, приготовленные моей женой… Кучу фруктов…
После обеда прилег… Отправился вместе с Кати в кино на Фернанделя… Съел свои знаменитые сандвичи… Выпил грейпфрутовый сок. И наконец растянулся на массажном столе.
Мои нервы были натянуты как струна. Я не ощущал благотворного обжигающего прикосновения искусных рук Монтескью… В горле у меня застрял крик, пострашнее, чем все вопли, испускаемые залом.
Лежа на спине, я смотрел на мою Кати. Она готовила мне форму, вид у нее был слегка подавленный.
— Кати…
Мой голос звучал тихо…
— Будь так добра…
— …
— Оставь меня, пожалуйста. Ты… ты меня отвлекаешь.
Она вышла, не сказав ни слова. Охваченный внезапной жалостью, я окликнул ее:
— Кати!
Но она не вернулась…
Я уклонился от мнущих мое тело рук Монтескью.
— Что с тобой? — спросил он…
Мой массажист был почти лыс, но смело сбривал последние остатки волос.
— Не стоит труда, оставь. Готовь свои примочки…
Вошел Бодо в сопровождении Стефани.
— Кати говорит, ты нервничаешь?
— Я словно заряженная батарейка, Бодо…
— Тем лучше. Это тебе…
— Нет, абсолютно ничего это мне не даст, я на пределе…
Стефани закурил сигарету.
— Публика как на праздник, Боб. Видел бы ты этот народец… Такие асы… Все великие любители потасовок: Ульмер, Симон Беррио, Альфред Адам, Жан-Жак Виталь, Робер Дальбан, Габриелло, Филипп Лемэр, Вильмэн, Фамешон, кокаиновый король Педро…
Он упивался именами.
— А телерепортаж ведет Клод Дарже…
Я помнил этого острого на язык репортера, у которого всегда находилось язвительное словцо, чтобы осмеять побежденного и даже победителя…
Кати увидит, как я буду уничтожен. Сегодня вечером меня заставят умереть… Умереть от себя самого… понимаете? Я погибну от собственного зла.
Я потер глаза.
— Который час, Бодо?
— Без четверти десять.
— В котором часу мой выход?
— В половине… Сейчас выясняют отношения два неплохих петушка, они закончат вовремя… Потом шесть раундов по три минуты между Варшаваком и Дюпоном… Ну, тут все будет вяло, сверхвяло, тоже раньше времени не закончится…
Я прикинул:
— Ладно, у меня еще есть время… Подай мне халат, Монтескью.
— Ты куда? — спросил Бодо.
— Надо кое-кому звякнуть.
— Не задерживайся.
Стефани проводил меня до телефонной кабины и ждал у дверей, пока я листал старый, растрепанный справочник.
Я лихорадочно искал номер, тихонько молясь, чтобы нужный мне человек оказался на месте.
Наконец нашел. Мне понадобилось время, чтобы дрожащим пальцем, с трудом попадая в отверстия диска, набрать номер.
Сначала ответил ворчливый голос телефониста на коммутаторе.
— Я хотел бы поговорить с комиссаром Фове…
— Сейчас узнаю, здесь ли он, а кто его спрашивает?
— Боб Тражо!
Короткое молчание.
— Вы смеетесь, в настоящую минуту Боб Тражо дерется на ринге с Петручи!
— Черт побери, повторяю вам: я — Тражо, моя встреча начинается через сорок пять минут, и мне необходимо до этого поговорить с комиссаром… срочно найдите Фове.
— Хорошо, подождите…
До меня приглушенно доносились звонки, шум голосов… Но вот послышался негромкий голос телефониста уголовной полиции:
— Не вешайте трубку, он как будто еще здесь. Его ищут…
Наступившее затем молчание показалось мне бесконечным.
Признаюсь, в какой-то момент у меня появился соблазн бросить трубку… Наконец я услышал:
— Алло! Фове у телефона.
Сердитый голос комиссара подействовал на меня успокаивающе.
— Это Боб Тражо…
— А! Вы… вы хотите предложить мне очередную свою идею, мосье Тражо?
— Да…
— Слушаю вас…
Почему в это мгновение у меня появилось чувство, будто он уже знает! Господи, каким же я был трусом! Я выдавал себя из страха, ради того, чтобы избежать поединка с более сильным боксером… Я поднимал руки, сдаваясь судьбе. Я выбирал пожизненную каторгу, может быть, смерть, вместо сорока пяти минут поединка…
— Слушаю вас, мосье Тражо…
— Так вот, я полагаю, что… что я убил Жо, господин комиссар…
Он отозвался не сразу.
— Вы полагаете?
— Да, если хотите меня арестовать, я в вашем распоряжении…
— Ваш матч закончился?
— Нет, до его начала еще добрых полчаса… Вам хватит времени…
Мне было стыдно перед самим собой! Эти слова задевали мое самолюбие. «Подлец! — думал я. — Подлец, Боб! Подлый липовый чемпион! Ничтожество! Трус!»
Я повесил трубку.
Стефани, наверное, все слышал, потому что, судя по всему, пребывал в состоянии панического ужаса. Бледный как смерть, с повисшей в углу рта сигаретой, засохшей, словно сломанный стебелек.
Я смерил его взглядом.
— Ты, разумеется, подслушивал, педик несчастный!
Он не произнес ни слова…
В бешенстве я зашагал назад в свою раздевалку… Бодони готовил бинты…
— Давай сюда, руки, Боб…
Я покачал головой.
