— Я думал, Бодо, вы никогда не предложите мне грязных махинаций.
У него дрогнуло лицо.
— Это не грязная махинация, Боб…
— В самом деле?
— Я в этом уверен.
— От меня требуют проиграть, и вы находите это нормальным!
— Ты не понял, малыш. От тебя-то ничего не требуют, это Андрикса попросят быть понежней…
Его слова меня сразили.
— Простите, не понял?
— И его можно попросить, потому что он твой друг и безумно восхищается тобой. Он попридержит свою правую… Бой будет равным, и мы в самом деле добьемся ничьей… Затем он уже не будет так сдержан, ты проиграешь по очкам, вот и все дела!
Я бы отколошматил их обоих, если б в самой глубине души не чувствовал, что они говорят правду.
— Вы хотите сказать, что мальчонка сильней меня?
— В технике, разумеется, он тебе уступает, но что касается эффективности ударов… Если вы оба отпустите тормоза, то скорее ты не дотянешь до десятого раунда, чем он.
От унижения у меня перехватило горло.
— Вы говорите так, чтоб досадить мне, Бодо?
— Нет я не хочу ничего от тебя скрывать. Андрикс будет таким же великим чемпионом, каким был ты, а может, еще лучше… Тебе ни разу не пришлось испробовать его боковой справа? Ну просто атомная бомба, и никто…
Я уже испробовал этот боковой справа, и не раз, когда тренировался с Андриксом. Это был самый серьезный спарринг-партнер, с которым мне когда-либо приходилось работать…
— А если я откажусь? — прошептал я подавленно.
Бодо пожал плечами.
— Если ты откажешься, Боб, тебя выставят против Петера… Его ты еще можешь победить… Только потом наступит черед Петручи, а уж этого, честное слово, ты уложишь разве что молотком!
— Тогда как малыш Андрикс у него выиграет?
Он сделал неопределенный жест рукой.
— Я так думаю, но спорт есть спорт… Во всяком случае, с Андриксом у нас есть шанс, а с тобой — ни одного! Ну ни малейшего… Петручи тебя нокаутирует как пить дать. Даже если ты будешь только защищаться… Он навяжет тебе ближний бой, а удары у итальяшки невероятные! Ты должен понимать, что если я придерживаюсь того же мнения, что мосье Голдейн…
— Вы придерживаетесь того же мнения, потому что это дает вам возможность сохранить чемпиона Европы в своем «хозяйстве», Бодо!
— Плохо же ты знаешь меня, Боб.
Я отвел взгляд.
— Ладно, слушайте. Я согласен… Только предупреждаю об одном: я не желаю подарков от Жо, потому что сам ему их делать не намерен, вы меня поняли? В первом же матче мы оба выложимся до конца, и он, и я… До конца!
Говоря это, я, не отрываясь, смотрел на Голдейна.
Но, похоже, мои слова не слишком его взволновали. Он легонько пожал плечами.
— Как пожелаете, Тражо… Как пожелаете!
—
Я оставил их — пусть договариваются о своих грязных делишках — и ушел, хлопнув дверью.
Меня не покидало тягостное ощущение физической усталости. Не означало ли это, по сути дела, что я не в форме?
Все сказанное моим менеджером явилось для меня настоящим откровением. Нет, честно, до сих пор я ничего такого за собой не замечал… Считал, что по-прежнему очень силен…
Однако теперь мне вспомнились маленькие внушающие тревогу детали. Во время последнего матча мои перчатки частенько встречали пустоту, а ведь я славился точностью ударов… И в конце четвертого раунда запыхался, как стайер, только что осиливший пять тысяч метров. Разумеется, во время минутного перерыва я восстановился, но от бдительного ока Бодони ничто не ускользнуло.
В конце концов, я уже достиг возраста, когда боксер уходит на покой… Признать себя побежденным тоже надо уметь. Вариант предложенный моим менеджером и директором Дворца бокса, если подумать, был для меня совсем не плох; одна ничья и одно поражение по очкам. Это означало с достоинством уступить дорогу молодому…
Я заглянул к Жереми, бывшему чемпиону в полулегком весе, а теперь владельцу кафе неподалеку от Дворца. Подумалось, что вскоре и мне придется подыскивать себе занятие. Вообще-то ребята вроде нас, как правило, открывают питейные заведения. Это последняя возможность остаться на виду… Себя показать, порассказать о прошлом, а публика взамен охотно пьет твое анжуйское.
Однако к ремеслу бармена душа у меня не лежала. Деньги у меня были немалые. Меня, спасло то, что я женился на такой женщине, как Катрин. Она неустанно призывала меня к благоразумию и бережливости. У нее была светлая голова, она уже лет десять назад предвидела этот самый момент, который теперь застал меня врасплох.
Благодаря своим миллионам я могу заняться бизнесом. Моя мечта — поселиться где-нибудь на побережье и завести большую псарню. Я всегда любил собак, дома у меня их целых три, три боксера, которые обслюнявили все мои кресла.
Жереми вышел из-за стойки мне навстречу. Он был низенького роста, седой, с помятым лицом и сплюснутым носом, на котором красовались черепаховые очки с толстыми стеклами. Несмотря на этот свой нос, он походил на старого степенного господина, а не на бывшего боксера. От былой славы чемпиона мира осталась лишь засиженная мухами фотография во весь рост, висящая в глубине бистро.
При виде Жереми у вас исчезали последние иллюзии и в горле вставал ком.
Еще с той поры, когда он был знаменит, Жереми сохранил некоторое высокомерие по отношению к непрофессиональным «потребителям» благородного искусства.
— Привет, Боб! Давненько тебя не было видно.
Мы обменялись коротким рукопожатием, как это делают все боксеры, для которых нет более бессмысленного жеста, чем простое пожатие руки.
— Что будешь пить, минеральную?
— Нет, налей-ка нам, пожалуй, шампанского.
Он удивился: если вдруг чемпион Европы и пьет шампанское, то лишь для того, чтобы отметить очередную победу.
— Шампанского?
В чем дело, у тебя нет шампанского?
— А как же твоя тренировка, Боб?
— Пошел ты!.. — раздраженно отбрил я.
Он вытащил из холодильника четвертьлитровую бутылку «Перье».
— Нравится тебе, Боб, или нет, но у меня, кроме как минеральной водой, ты ничем другим не напьешься… Не хочу, чтоб ты служил посмешищем…
Я не стал спорить. В бистро вошли молодые рабочие с завода. Узнав меня, они кинулись ко мне за автографом, протягивая для подписи что попало, вплоть до фотографий каких-то людей, которых я в жизни не увижу.
Их восхищение подействовало на меня благотворно. Силы вернулись, будто и не уходили. Я никого не боялся. Голдейн мог выставить против меня этого хваленого Петручи — я был уверен, что одержу победу.
