— Ни к чему, Бодо, теперь их ждут не бинты, а сталь… Сейчас приедет полиция и меня арестуют, это я убил Жо…
Он тяжело опустился на массажный, стол и посмотрел мне в глаза.
— Это что, правда?
— Да, Бодо, видишь, я всего-навсего жалкий человечишка…
Он покрутил головой.
— Странно, — вздохнул он, — но когда полицейские расспрашивали меня о гибели Жо, я почуял, что с тобой тут не все чисто…
Внезапно Бодо охватил гнев.
— Жалкий, ничтожный подлец! Ты боялся его, признайся?!
— Думаю, да…
Появился Стефани, лицом напоминающий покойника. В узеньких глазках разлилась желтизна. Должно быть, услышанная новость вызвала у него жестокий приступ боли в печени.
Бодо наотмашь ударил меня по лицу. Сопротивляться не было ни желания, ни сил.
— И ты ходил сейчас звонить легавым, чтоб признаться?
— Да, Бодо…
— Потому что ты дрейфишь и перед Петручи, а?
— Да, Бодо.
Я чувствовал себя ничтожным, слабым, достойным презрения… Еще никогда я никого не презирал так, как себя.
— Значит, эти господа скоро прискачут… они тебя заберут… Никакого матча… Скандал, в лучшем варианте тюряга пожизненно, но чемпионом Европы это дерьмо останется! Славненько должно выглядеть — чемпион Европы — убийца? Суд присяжных! «Что я могу сказать в свою защиту, господа присяжные? Все очень просто! Я хотел остаться непобежденным! И вот я пристукнул самого лучшего парнишку, который когда-либо выходил на ринг! А потом сам сдался полиции, чтоб мне не набил морду знаменитый Петручи!»
Он словно сошел с ума, в бешенстве выпучил глаза в уголках рта появилась пена!
Стефани, вжавшись в стену, не вымолвил ни слова.
Бодони снова ударил меня по лицу. Вдруг он вскочил…
— Стефани! Дуй к организаторам и скажи, что у нас чрезвычайные обстоятельства и наш матч должен состояться раньше, чем встреча поляка с Дюпоном, понял? Предупреди менеджера Петручи, чтоб в темпе подготовил своего парня…
Стефани согласно кивнул и вышел.
— Руки!
Я протянул Бодо запястья. Он со всей добросовестностью перебинтовал их, не произнося ни слова. Меня тошнило до рвоты. Скорей бы пришел Фове, чтобы покончить с этим… Он, наверное, сразу же выехал с набережной Орфевр. Если только… Да ведь, чтоб взять человека под стражу, нужно постановление об аресте, выданное следователем или кем-то там еще.
Это потребует времени. И на дорогу еще потребуется, считай, не меньше четверти часа. Лишь бы…
Бодо туго затягивал бинты.
Его кожа приобрела пугающий зеленоватый оттенок, напоминая подпорченную дичь.
Он зашнуровал мне боксерки, закрепил бандаж.
— Подлец, — прошептал он, — я могу тебе сказать, что ты будешь драться. Пусть мне придется перебить носы легавым, когда они припрутся, но ты с ним встретишься… с Петручи!.. И он тебе продырявит брюхо! Ты всего-навсего жалкое ничтожество! Тебе и двух раундов не продержаться против итальянца… Я хочу, чтобы он выпустил тебе потроха… А публика тебя оплюет… Ты ведь знаешь, что такое публика, а, подонок? Она еще сволочней, чем ты, а это о чем-то говорит…
Я его почти не слышал… Я знал, теперь уже ничего нельзя сделать. Мне придется выйти на ринг. Такова будет месть Бодони… Никто не сможет ему помешать, и он заставит меня перешагнуть через канаты. Он скорее позволит себя убить, чем отменить матч. Бодо вдохновляла ненависть, она даже сообщала ему некоторое величие.
— Бодо, — вздохнул я, — пятнадцать лет меня колотили, по голове, так ведь можно и тронуться…
— Об этом ты расскажешь своему адвокату, он сумеет это использовать…
Мой адвокат! Да, в самом деле, после матча начнется другая жизнь… Жизнь без славы и без Кати. Жизнь в четырех стенах. Этакий ринг! Бетонный…
В дверь постучали.
Это был менеджер Петручи, красивый итальянец с бархатными глазами.
— Правда что встреча начнется раньше?
— Да, вы там пошевелитесь, чтоб подготовить своего парнишку… Потом вам объяснят почему.
— Он готов!
Прискакал со всех ног Стефани.
— Быстро! Быстро! Всё о’кей, сейчас наш выход!
— Тогда в путь!
Я шел по проходу, образованному расступившейся толпой, спотыкаясь как пьяный. У меня было чувство, что еще немного и я упаду в обморок.
Эта недолгая дорога казалась нескончаемой. Да, то был путь без конца, ведущий меня прямо в ад. И сам путь был адом!
В ряду около ринга, с краю сидела Кати. Она посмотрела на меня каким-то необыкновенным взглядом, и мне захотелось плакать. Я с трудом воспринимал крики, одобрительные возгласы… Разве это еще существует? Нет, это уже принадлежит прошлому. Далекому, пообтрепавшемуся в моей памяти прошлому.
Я поднялся по ступенькам, подталкиваемый сзади Бодони.
Бросили жребий. Бодо зашнуровал мне перчатки под пристальным взглядом одного из секундантов Петручи.
Затем состоялся обычный церемониал: последние наставления и… кожаное рукопожатие!
— Готов?
Бодо сказал рефери «да». Раздался гонг. В зале наступила полнейшая тишина. Она помогла мне. Я встал в стойку.
Я видел, как Петручи, подобно бульдозеру, неумолимо надвигается на меня всей своей тушей.
С этой минуты я остался один. В тюрьме было бы не столь ужасно. А здесь мне никто не мог помочь… Никто… Напротив меня — наносящая удары машина, которая жаждет титула и сделает все, что надо, чтобы его заполучить.
Бодо не дал мне последних наставлений. Бедный старик, он хотел лишь одного: поскорей увидеть мое избиение.
Кожаные шары плясали у меня перед глазами. Я почувствовал удары в руки, в плечи… Сильнейшая серия. Я шатался… Я распадался на части… Еще несколько секунд, и я свалюсь… Мне этого не избежать. Тишина стояла такая, что мне казалось, будто я в пустом зале. Время от времени слышалось пощелкивание — при соприкосновении перчаток с моей кожей. И больше ничего. Я не защищался… Я отчаянно удерживал закрытую стойку, смутно соображая: «Если хоть один из этих ударов придется в лицо, Боб, тебе больше не подняться!»
Петручи обладал ужасающей силой. Каждый его удар — словно лошадь лягнула!
Несмотря на свою стойку, я знал, что подставлюсь. Иначе быть не могло. В тот или иной момент мне придется опустить задеревенелые руки. И я даже не успею понять, как все произойдет. Мне было страшно… Однако я боялся не удара, нет… Его внезапности.
Я следил за Петручи, мобилизовав до предела все свои чувства. Следил глазами, кожей, да-да, каждая моя пора подстерегала роковой удар.
