— Первое…
Час от часу не легче! И я еще говорил, что бандиты мадам Лавми не убийцы! С ума сойти! Примерно то же самое они могут сотворить и с нашей всеми горячо любимой мадам Берю, если, конечно, найдут подходящий водоем.
— О чем ты задумался? — беспокоится Пино на другом конце провода.
— Вы следили за женой Лавми?
— Так точно… Она поехала к своему мужу. В ресторан рядом с киностудией. Что будешь делать?
— Еду к тебе.
Ощущая свалившийся на меня груз, я возвращаюсь в столовую. Берю приканчивает камамбер.
— Что нового? — спрашивает он.
— А, так, ничего особенного… Болтовня Пинюша.
— Любит он болтать всякую чепуху, старый краб, — соглашается Толстяк и закатывается таким смехом, что дребезжат стекла, а Джимми начинает реветь.
Фелиция берет малыша на руки, чтобы успокоить. Он умолкает мгновенно.
Как все странно на свете… Через мой котелок проскакивает философская мысль, что вот это невинное создание оказалось причиной смерти человека…
Ему от роду всего несколько месяцев, а уже положено начало: на его личном счету первый труп.
Глава 17
Когда я заявляюсь на студию, съемки фильма «Последнее люмбаго в Париже» остановлены из-за того, что у главного оператора припадок истерии, а секретарша сломала ноготь, когда точила свой карандаш.
Пробираясь через лес погашенных прожекторов, я вдруг ощущаю энергичную руку, опустившуюся на воротник моего пиджака.
— Я смотрю, ты вошел во вкус, дорогой флик!
Мой милый Галиматье. На Бебере рубашка «сделано в США» с изображением захода солнца в пальмы.
— Ты замаскировался под плакат туристической фирмы, приглашающей провести очередной отпуск в Сахаре? — спрашиваю я.
— Помалкивай, это подарок красавчика Фреда.
— Выходит, секретарь обратил хозяина в свою веру?
— Нет, но он несказанно обрадовался реакции на мою публикацию в нашем капустном листке. Я написал, будто он способен вылакать целую бутылку бурбона на одном дыхании… Поскольку это чистая ложь, он воспринял как лесть.
У моего друга Галиматье очень довольный вид.
— Продвигается твое расследование? — спрашивает он с места в карьер.
— У тебя навязчивая идея, Бебер! Послушай-ка, я услышал от статистов, что миссис Лавми присутствует на съемках.
— Точно!
— Мне очень хочется, чтобы ты меня представил… Я видел ее фотографию — эта женщина в моем вкусе.
У него опять напряженный, колючий взгляд, достающий мне прямо до почек.
— Когда ты на меня так смотришь, — смеюсь я, — создается впечатление, что мне делают промывание желудка… Так возможно с ней познакомиться или как?
— Пошли. Красивая бестия!
Он ведет меня в уборную суперзвезды.
Из гримерной доносится страшный шум. Альбер без всякого стеснения открывает дверь, не утруждая себя стуком. У Лавми целая тусовка.
Фред с голым торсом возлежит на шкуре медведя. Американские журналисты весело чокаются за его здоровье под меланхоличным взглядом дражайшей супруги.
Из стереопроигрывателя струится мягкая джазовая мелодия в духе квартета «Золотые ворота».
— Хелло! — приветливо говорит Лавми.
Я, может быть, четверть от половины полного болвана, но похищенный малыш не имеет ни малейшего сходства со своим папочкой.
Фред раскован, счастлив за себя и за других… Он меня узнает, шутливо сует кулак мне под ребра и предлагает принять стаканчик.
Галиматье перешагивает через него и представляет меня смуглой красавице — жене Лав-ми. В ее венах бурлит мексиканская кровь. Она действительно красива, по-настоящему, чертовски. По сравнению с ней мисс Вселенная выглядит уборщицей из столовой для нищих.
Она поднимает свои длинные ресницы, и я принимаю прямо в тыкву взгляд потрясающе темных глаз, обалденно подходящих к ее смуглой матовой коже.
— Миссис Лавми, позвольте представить вам моего друга и коллегу, — говорит Галиматье.
Она делает усилие, чтобы улыбнуться, и спокойно произносит:
— Хелло!
Я тоже говорю «хелло!», чтобы не отставать от остальных.
— Вы тоже журналист? — спрашивает сама красота.
О, какой сюрприз! Она говорит по-французски практически без акцента.
— Да, — отвечаю я.
И выражаю свое удовольствие и удивление тем, что слышу от нее такую легкость в употреблении моего родного языка. Она рассказывает мне, что ее мать канадка, а она сама училась в Квебеке.
Это очень облегчает общение.
Галиматье поначалу стоит рядом с нами и напряженно слушает, однако, видя, что разговор не идет дальше банальностей, берет пустой стакан и наливает себе приличную дозу виски «Четыре розы».
— Мне бы очень хотелось написать ошеломляющую статью о вас одной, — говорю я. — Вас не очень затруднит, если мы немного прогуляемся на воздухе?
— Нет, не затруднит, но мне совсем не хочется, чтобы обо мне писали что бы то ни было…
— Но почему?
— Я ведь никто…
— Вы жена знаменитости.
— И вы считаете это большим достижением в жизни?
Бедняжка кажется разочарованной и потерявшей интерес ко всему на свете.
Я приглашаю ее последовать за мной. Естественно, Альбер тут же устремляется следом, предчувствуя сенсацию.
Мне приходится затормозить его на взлете.
— Послушай, Бебер, — говорю я ему с приветливой улыбкой, — вот уже десять лет ты пишешь гадости о своих современниках, и тебе удалось сохранить свою физиономию. Долго так продолжаться не может…
— Между прочим, не забудь, как ты познакомился с американцами! Я тебя представил, не так ли? — пытаясь не выдать своего возмущения, с дрожью в голосе произносит он.
— Стремись сеять добро, вернется с процентами!
Раздраженно пожав плечами, он возвращается, чтобы лакать виски с другими, а я спешу догнать миссис Лавми, ушедшую в конец коридора.
Не поверите, но я испытываю какую-то странную неловкость. Она из тех женщин, с которыми не знаешь, с какого бока идти на абордаж. Реакции могут оказаться совершенно непредвиденными.
— Вам нравится Франция? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то начать разговор. Она качает головой.
— Если честно, меньше, чем я думала.
— Почему?
— Скорее дело не в вашей стране, а в состоянии моей души… Я переживаю не лучший период своей жизни, а поскольку сейчас мы во Франции, то в глубине моего сознания это связано и… Вы понимаете?
