Слот вылез через разбитое окно на крышу, выпрямился и остолбенел. Он увидел человека – судя по фигуре, мужчину, – забравшегося на высоченную каминную трубу. Немного нашлось бы тех, кто решился бы проделать нечто подобное даже при свете дня. Мужчина стоял спиной к Люгеру, обратив лицо к небу. И, понятно, его взгляд был прикован к сияющей луне.
Человек оставался совершенно неподвижен; в другом месте его можно было принять за наряженную куклу или изваяние, воздвигнутое каким-то сумасшедшим, но Люгер ни секунды не сомневался, что видит перед собой существо из плоти и крови. Более того, он знал, кто этот бедняга, чья душа находилась во власти демонов Гангары.
Стараясь ступать неслышно, Слот начал приближаться к трубе. Дом был окружен лесом, и озаренный лунным светом ландшафт выглядел великолепной и чересчур роскошной декорацией к нелепому спектаклю. Человек в белой одежде по-прежнему не шевелился. А болезненно бледная кожа усиливала его сходство с мраморной статуей.
Люгер обошел трубу и оказался на самом краю крыши. Бросил взгляд вниз. Сейчас он находился над восточным крылом дома, к которому примыкал заброшенный парк. Среди деревьев поблескивало зеркало пруда. Где-то поблизости тоскливо закричала ночная птица.
Слот повернулся и посмотрел на человека, который выбрал столь странный способ борьбы с бессонницей. Как и предполагал Стервятник, одним из «гостей» действительно оказался Верчед Хоммус.
Выглядел Хоммус жутковато. Истощенное тело; скрюченные пальцы; лицо, будто вырезанное из пожелтевшей кости; полуоткрытый рот и пустые глаза сомнамбулы. Снизу Люгер видел полукружия белков, похожих на осколки мутного зеркала. Этого было достаточно, чтобы понять: Хоммус не замечает его и, погруженный в свои грезы, даже не подозревает о постороннем присутствии.
Человек, околдованный Гангарой, был одет в нижнее белье и безоружен. Поэтому Люгер не стал убивать его сразу. Что же он видел? Спящего? Существо с похищенным разумом? Или брошенную на время оболочку – тюрьму неприкаянного духа, блуждавшего в бесконечности ночи и порабощенного мистическим влиянием?.. Еще одна загадка: кто и зачем превратил в бессловесную жертву циничного, храброго и сильного мужчину, каким был Верчед Хоммус?
Впрочем, пора было возвращаться к Сегейле. Люгер и без того уже злоупотреблял ее терпением.
– Хоммус! – позвал он, вкладывая в одно короткое слово всю свою ненависть.
Человек, стоявший на трубе, нелепо дернулся, словно пронзенный стрелой, покачнулся и потерял равновесие. Люгеру показалось, что в первые мгновения начавшегося падения Верчед все же пришел в себя, но, к немалому разочарованию Стервятника, не успел осознать происходящее. Бессмысленный взгляд ни на чем не остановился; прямо из бесплотных объятий Госпожи кошмаров Хоммус отправился в свой предсмертный полет.
Он тяжело ударился о крышу и скатился с нее. К этому моменту он уже был мертв – его шея оказалась сломана, а голова вывернута неестественным образом. По пути к земле тело врезалось в крону дерева, которое росло возле стены. Одновременно с треском ломающихся веток раздались истошные женские вопли.
Люгер застыл на месте от ужасного предчувствия, сковавшего льдом его сердце, но тут же понял, что крики доносятся со стороны парка, а не из дома. Слот посмотрел вниз и увидел на берегу пруда обнаженную женщину. Она то ли рыдала в истерике, то ли хохотала, подвывая, как безумная, но зато он был уверен, что на его беременную жену она совершенно не похожа. На ее руках и ногах сверкали браслеты. Она беспорядочно металась, то и дело натыкаясь на стволы деревьев и стоявшие в парке замшелые статуи, будто внезапно ослепла. При этом она рвала на себе волосы и продолжала кричать.
Догадываясь о том, что испытывает Сегейла, услышав эти дикие вопли, Люгер бросился к чердачному окну.
Глава третья
КОВАРНЫЙ ПРЕДОК
Утешив свою возлюбленную, Стервятник отправился разыскивать сумасшедшую любительницу ночных прогулок. К тому времени крики прекратились, но Люгеру не пришлось искать долго: достаточно было выйти из дома и обогнуть восточное крыло.
Здесь он увидел женщину, застывшую над телом Хоммуса, и отметил про себя, что фигура у нее весьма и весьма соблазнительная. То есть именно такая, какой и должна быть фигура госпожи Геллы Ганглети, холившей и лелеявшей свой главный инструмент.
Перед мысленным взором Люгера тотчас же промелькнули бурные любовные сцены в ее спальне, в которых он некогда принимал самое деятельное участие. Воспоминания все еще были удивительно яркими. Стервятник с вожделением думал о своей бывшей любовнице. В этом он остался верен себе, а спустя несколько секунд убедился, что не ошибался и насчет Геллы.
Ветка хрустнула под его каблуком, и женщина стремительно обернулась. Увидев его, она сдавленно завыла, как будто перед нею возникло нечто более жуткое, чем призрак. Вначале он даже не узнал Геллу – она разительно изменилась в лице. Ее зрачки были расширены до предела, и возле глубоко запавших глаз залегли лиловые круги. Лицо, обтянутое сухой кожей, казалось деревянной маской; на нем почти не выделялись обескровленные губы. Вдобавок от Геллы исходил незнакомый приторный запах. Вблизи Люгер обратил внимание на то, что ее тело покрыто множеством царапин и шрамов; из свежих ран и сейчас сочилась кровь.
Он знал госпожу Ганглети как коварную, сильную, изощренную в интригах и опасную даму, но сейчас она была до смерти напугана чем-то. Очевидно, гибель Хоммуса стала еще одним звеном в цепи зловещих и таинственных событий. Возможно, даже последней каплей… Соблазн прикончить Геллу прямо здесь и сейчас был велик, однако Люгер вовремя одумался – теперь только Ганглети могла пролить свет на то, что происходило в поместье, пока хозяин отсутствовал.
Поскольку Гелла все еще пребывала в ступоре, вызванном его неожиданным появлением, он надавал ей пощечин. Ее голова безвольно моталась из стороны в сторону, длинные влажные волосы залепили рот. Но она продолжала скулить, как побитая собака. Тогда он схватил ее за руку и поволок в дом, бросив лишь беглый взгляд на труп Хоммуса. На мертвом лице Верчеда застыло удивительно умиротворенное выражение.
Всего за одну ночь Люгер пополнил свою коллекцию мертвых врагов сразу двумя экземплярами. Но почему-то это не доставило ему особой радости.
