подержанный, но в хорошем состоянии и недорого. Она ездила на нем, а дед чинил его, располагаясь во дворе около курятника. Хозяйство было ее главным делом. Под этим подразумевался, в частности, сбор сведений, где, что, почем дают, и поиски распродажи удешевленных вещей.
Она ничего не покупала наспех, прежде чем не наведается в другие магазины и сравнит цены. Рюди, не любивший возражать, вполне подчинился ее вкусу и пристрастию к покупкам на распродажах. Поскольку именно бабушка стирала, гладила и штопала его вещи, она сама решала, чем и когда необходимо пополнить его гардероб. Рюди не сопровождал ее на распродажи, поэтому ему приходилось носить одежду, купленную на глазок. Рукава у рубашек укорачивались, чтобы не слишком свисали, а с воротничком и того проще – мальчишки все равно его никогда не застегивают.
Когда Эдит снова вышла замуж – на этот раз за человека практичного, владеющего солидным ремеслом, – бабушка смогла распространить свою активность и на зятя, опять пустившись на поиски выгодных покупок белья и носков.
На свадьбе Рюди спросили, хочет ли он переехать к матери. Ему тогда было уже тринадцать, и он быстро сообразил, что его свобода под угрозой. Рюди остался у стариков, и все были довольны. Воспитание же отныне целиком легло на бабушку и дедушку Вегенеров.
Вегенеры не чаяли души во внуке. Его вынужденного ухода из гимназии они как бы вовсе не заметили, а через несколько лет Рюдигер и сам почти забыл об этом. Ведь он даже на второй год не остался, так как сразу поступил в реальное училище. В гимназическом табеле значилось «переведен в следующий класс», так как тем, кто уходил, оценки слегка завышались.
– Вот видишь, – сказала тогда бабушка. – Можно бы и остаться в гимназии, если бы мы захотели. Но реальное училище лучше подготовит тебя к практической жизни.
В тот момент Рюдигер еще не понимал зыбкость подобных утешений, но со временем и сам поверил в это истолкование событий. Тем не менее бабушка никому не рассказывала о смене школы, даже собственной дочери.
Имелась у бабушки одна слабость. Жалко ей было расставаться с вещами. «Еще пригодится», – всегда приговаривала она. Во время войны этот принцип себя оправдывал, но бабушка никак не хотела взять в толк, что по новым временам все стараются быстрее менять вещи. В гостиной давно уже не осталось свободного уголка, на софе и креслах громоздились подушки, лежали пледы. В спальню Рюдигер старался не заходить. Она еще больше походила на склад, так как гости туда не заглядывали. Когда Рюди искал что- нибудь и спрашивал бабушку, то слышал стандартный ответ:
– Где вещи доложено быть, там и ищи!
Вот тогда-то Рюдигер, обычно не обращавший на это внимание, вдруг замечал, какой хаос царит в доме. Но для бабушки у хаоса был свой порядок. Она почти всегда находила то, что искала. Не совсем там, где «положено», но все-таки.
Дед был меньшим оригиналом, но кое-какие причуды имелись и у него. Сорок лет одна и та же работа, одна и та же квартира, одна и та же жена – как тут не воспитаться регулярности к постоянству? Дед свыкся со своей жизнью и начал считать ее очень удобной. Кроме семьи и работы, у него было еще стрелковое общество, раз в неделю Вегенер играл с приятелями в карты, остальное время возился с курами, копался в садике, смотрел телевизор, по субботам ждал результаты лотереи. Чего еще? По нему было заметно, что он доволен жизнью.
Когда дед злился, что случалось с ним крайне редко, он сжимал кулак, над переносицей появлялась глубокая складка, раздавалось гневное: «Черт побери!», как будто Вегенер собирается грохнуть кулаком по столу. Однако злость его быстро улетучивалась, поэтому ему так и не удалось доказать, что он способен на столь решительный жест.
Вегенер был государственным служащим. Он привык держаться солидно и был далек от беготни по дешевым распродажам. Но бережливость жены не могла не отразиться и на нем. Дед добивался выгоды по-своему, пусть маленькой, но все-таки выгоды. Он придумал, как слегка облапошить продавца при покупке сигар. Нужно всего-навсего прийти в табачную лавку пораньше. Тому, кто привык за сорок лет начинать работу в семь утра, это никакого труда не составляет. А еще нужна крупная купюра. Не чересчур крупная, но достаточно редкая для лавочки со средней клиентурой.
В этом и состояла хитрость. Вегенер приходил в табачную лавку спозаранок и покупал коробку сигар. Продавец ставил ее на прилавок:
– Семнадцать марок пятьдесят пфеннигов.
Дед доставал бумажник и вынимал оттуда сотенную.
– Неплохо для начала! – ахал продавец. – Но вы первый покупатель. Сдачи еще не набралось. Может, у вас есть помельче?
Вегенер открывал другое отделение бумажника и начинал отсчитывать мелочь.
– Немножко не хватает, – говорил он. – Тут только шестнадцать восемьдесят.
В голове у продавца включался арифмометр. Что лучше – потерять семьдесят пфеннигов или вообще ничего (не продать? Обычно побеждала готовность немножко поступиться выручкой.
– Ну, ладно. Берите.
И дед, скорее мелкий прощелыга, чем почтенный чиновник в отставке, выгадывал свои семьдесят пфеннигов. Правда, трюк удавался не всегда. Порой его посылали в соседнюю табачную лавку или же находили сдачу. Скверно, что с одним и тем же продавцом два раза эта уловка не проходила. Когда речь идет о монете, дураков нету. Так что повторы исключались.
Жене Вегенер о своих проделках не рассказывал. Зато хвастал перед внуком. Выпив после конфирмации Рюдигера пива да еще водки и пунша, дед решил подготовить его к взрослой жизни. Тогда-то Вегенер и приоткрыл Рюдигеру впервые свой секрет в качестве напутствия на долгую дорогу.
5
Рюдигер Поммеренке проснулся в прекрасном настроении, которого не могла омрачить даже легкая головная боль. После беседы со Штофферсом он вернулся на работу не сразу. Хотелось насладиться неожиданной радостью. Рюдигер прошелся по главной улице. Внезапно он решил купить себе какую-нибудь обновку.
Обычно Рюдигер не любил примерок, сегодня же эта процедура его ничуть не раздражала. Он примерил
