Года любви и дни печали

Остальное – небыль.

И мысль его над залом вознеслась,
Чтоб возвратиться откровеньем Неба.

Спустя года он вспомнит вечер тот
И все слова в тиши исповедальной.
И вновь в его душе строка замрет,
Как и тогда – призывно и печально.

* * *

Как быстротечна жизнь…
Казалось, что вчера
Отметил я свое тридцатилетие.
И вдруг пришла обидная пора,
Где прожитые годы все заметнее.

Но сколько бы ни миновало лет,
Считаю их без горечи и ужаса.
Не по нежданным датам горьких бед,
А по счастливым дням любви и дружества.

* * *

Дождь перестал стучаться в окна.
И стало тихо, как в раю.
Береза, что насквозь промокла,
Склонилась в сторону мою.

Увы, но осень на пороге
С ее дождями и тоской.
И вновь в назначенные сроки
Жара уходит на покой.

* * *

Говорят, что друзей
Не должно быть много,
Как много не может быть
Королей.
Представьте —
Была б на земле
Лишь одна дорога
Для всех людей,
Живущих на ней.
И как бы тогда
Мы искали друг друга?
Сколько бы не повидали
Чужих краев…

Одной дорогой
Я шел в разлуку,
Другая дорога
Нас сблизила вновь.

И потому всякий раз душа трепетала,
Когда открывал я новых друзей.
И все ж у меня их, наверное, мало
Для долгой жизни моей.

Еврейские жены

Еврейских жен не спутаешь с другими.
Пусть даже и не близок им иврит.
Я каждую возвел бы в ранг богини,
Сперва умерив вес и аппетит.

О, как они красноречивы в споре,
Когда неправы, судя по всему.
Душа их – как разгневанное море.
И тут уже не выплыть никому.

Мой друг художник – молодой и светский,
Разводом огорчась очередным,
Спросил в тоске – «Что делать? Посоветуй».
И я сказал – «Езжай в Иерусалим…»

Престиж еврейских жен недосягаем.
Непредсказуем и характер их.
Когда они своих мужей ругают,
То потому, что очень верят в них.

В их избранность, надежность и удачу.
Боясь – не потерялись бы в толпе.
А неудачи – ничего не значат.
Была бы лишь уверенность в себе.

И чтоб не обмануть их ожиданий,
Мужья обречены на чудеса:
Рекорды, книги, бизнес женам дарят,
Чтоб гордостью наполнить их глаза.

Еврейским женам угодить не просто.
Избранник – он единственный из всех.
Они хотят любимых видеть в звездах,
В деяньях, обреченных на успех.

И потому ни в чем не знают меры,
Когда мужей выводят в короли…
Без женской одержимости и веры
Они бы на вершины не взошли…

Пою хвалу терпению мужскому.
Еврейским женам почесть воздаю.

Одна из них не просто мне знакома,
Она судьбу возвысила мою.

Иерусалим

* * *

Ане

Я счастлив снова думать о тебе,
И дум таких уже теперь не мерено.
Я радуюсь, что ты в моей судьбе.
И уходить, как будто, не намерена.

Благодарю судьбу за первый день любви.
За все другие, что еще предвидятся.
Твое молчанье и слова твои,
Как вздох царевны на влюбленность витязя.

* * *

Поэзия —
Рискованный полет.
Что страховаться
Полотном газетным?

А если падать —
Так на черный лед.
Как это и положено
Поэтам.

Сказание об Андрее Вознесенском

На Пятой авеню
Я встретился случайно
С открытым внове шармом
И с юностью своей.

На солнечной витрине
Висел пиджак печально,
Такой же, что когда-то
Носил мой друг Андрей.

Мистическое чувство
Мне душу опалило.
И распахнул я двери,
Поверив в чудеса.

Но чуда не случилось.
И я ушел уныло
От образа Андрея,
Не осушив глаза.

Я перепутал годы,
Смешал все наши даты
В надежде, что нежданно
Жизнь обратится вспять.

Но друг мой виновато
Смотрел из дальней дали,
И ничего в ответ мне
Уже не мог сказать.

…Он мчался по Нью-Йорку,
С иголочки одетый,
Как будто поднимался
Над залами Москвы.

И васильки Шагала,
Что были им воспеты,
Смотрели вслед с плаката
Глазами синевы.

В машине пел Боб Дилан,
И давней песней этой
Певец прощался с другом,
О чем никто не знал.

Последняя поездка
Великого поэта…
Но ждал Политехнический —
Его любимый зал.

…Я вижу эту сцену.
Царит на ней цветасто
Сверхсовременный витязь
И поднята рука.

Встает над залом властно
Во весь свой рост великий
Единственная в мире
Надежная строка.

Он был пижон и модник
Любил цветные кепки
И куртки от Кардена.
И шарфик a Paris.

И рядом с ним нелепо
Светился чей- то галстук,
На чьих-то старых брюках
Вздувались пузыри.

Не зря же и в стихах он
Так увлекался формой,
Что вмиг был узнаваем
Почти в любом ряду.

А что всех удивляло, —
Ему казалось нормой,
Когда бросал алмазы
В словесную руду.

Я не хочу мириться
С его земным уходом.
Не может свет погаснуть,
Когда падет во тьму.

Андрей в своей стихии,
Как Байрон, мог быть лордом.
Судьба же подарила
Небесный сан ему.

И Господа просил он
Послать ему второго,
Чтоб поровну общаться,
Он так был одинок…

Господь не принял просьбу.
Не делят Божье слово.
Жил без дублера Пушкин.
И Лермонтов, и Блок.

По синему экрану
Летят куда-то птицы.
Легки и чутки крылья,
И музыкален звук…

Но птиц тех белоснежных
Я принял за страницы,
Умчавшиеся в вечность
С его уставших рук.

В своих стихах последних
Немногого просил он:
«Храните душу чистой,
Не троньте красоту…»

Был голос полон силы.
В нем столько было веры,
Что мир, устав от крика,
Услышал просьбу ту.

Июнь. 2010.

Нью-Йорк – Москва

* * *

Добрый порыв не бывает некстати.
Доброе слово всех прочих нужней.
Я не жалею, что годы потратил
На долгожданных и верных друзей.

Правда, обида случилась однажды:
Друг оплошал на крутом вираже
И не пришел, хоть я очень нуждался,
Горькую метку оставив в душе.

Так уж случилось…
Но все мы ранимы.
И не прощаем предательств и зла…
Встретилась ложь —
Ты прошествовал мимо,
Как мимо сердца и дружба прошла.

Добрый порыв не бывает некстати.
И ничего изменить в нем нельзя.
Я бы хотел, чтоб мне верил читатель,
Как доверяют друг другу друзья.

* * *

Младший брат Онегина
Печорин
Многому учился у него.
Мог любую истину оспорить,
Только бы добиться своего.

А Татьяне и печальной Мери
С братьями весьма не повезло.

Им достались горькие потери.
А любви – насмешливое зло.

* * *

Мой читатель уходит.
Покидает меня.
Книголюбов в