идолу всем миром, попросить древнего бога, чтоб уложил спать наших детей до следующей весны. Они никому не хотят зла, они никого не хотят убивать – им не уснуть без нас. Наши деды накрывали в бане столы, поминая мертвых детей, и они приходили перед тем, как уснуть, и знали, что их помнят и любят. И спали спокойно. А теперь? Почему забыли об этом? Отца Афанасия послушали?
Отец Афанасий мялся чуть в сторонке, но выступать не решался.
– Дети-то они дети, а с Микулой что сделали? – крикнул Некрас, выходя вперед.
– И Фильку они загрызли, и егерей! – вставил дворовый.
– Потому что мертвецов на кладбище за усадьбой потревожили! – вступил гробовщик, – он правильно говорит. Все правильно. Уснут они, если мы всем миром за них попросим.
– А если не уснут?
– Что тогда делать будем?
– Я видел навий, давно, мальчиком еще… – вздохнул гробовщик, – в беленьких рубашках, хороводы водят, смеются… Хорошо им было…
– Нечисть она нечисть и есть!
– Оборотня бы враз колом проткнули, а навий чего жалеть?
– Потому что они наши дети, – попытался объяснить Нечай – он еще плохо слышал, поэтому говорил гораздо громче, чем ему казалось.
– Чьи это – наши?
Робкий бабий голос раздался вдруг с задних рядов:
– А ты их всех видел? Наших детей?
– Всех, – уверенно кивнул Нечай.
Толпа заволновалась – вперед начали пробиваться бабы.
– И… и Любушку мою видел? – в выкрике смешались отчаянье и надежда. Нечай не знал, что ответить, но на всякий случай согласился.
– И как она там? Как ей там живется?
– Хорошо, – Нечай неуверенно посмотрел по сторонам, – играет, бегает…
– А моего? Моего Ерошу видел?
– Видел, – рассеянно ответил Нечай.
– А Светлану? Светлану? Беленькая такая?
Они называли имена, и Нечай кивал. Их было гораздо больше, чем десять человек, много больше, но он не посмел никого разочаровать. Он лгал им в глаза, на ходу сочиняя истории про их детей – как красивые девочки становятся водяницами и снежевинками, как мальчики со временем превращаются в лесовиков, как они ждут своих родных, чтоб вместе пойти дальше. Куда дальше? Никто не знает… И врет отец Афанасий про рай и ад, нет никакого ада! В лесу, в болоте, в бане, дома за печкой, в овине, в поле – они везде: мертвые, которые не хотят уходить.
Они плакали и смеялись. Они верили каждому его слову. Если бы кто-то предложил переловить навий и уложить в могилы осиновым колом, бабы порвали бы того на куски. Они бегают, играют, поют… Им хорошо, и они ждут своих родных. Им хорошо, они рядом, совсем рядом…
Нечай устал рассказывать – и лгать, и говорить правду. А главное – он не знал, надо ли это? Можно ли вот так? Но они успокаивались, улыбались сквозь слезы, кивали ему, и Нечаю казалось, что сегодня они будут спать спокойно – им приснятся хорошие сны.
Он совершенно не замечал, что происходит вокруг, он забыл про Гаврилу, про Тучу Ярославича, про стрельцов. Он забыл даже о том, что хочет пить.
Гробовщик, стоя на телеге рядом с ним, снова заговорил о потревоженных гробах, и о том, что надо бы найти мерзавца, который это делает, вместо того, чтобы ловить навий. Мужики слушали его, и на этот раз соглашались. Нечай очень удивился, когда староста дернул его за полу полушубка.
– А? Признавайся, ведь знаешь, кто это?
– Ты о чем? – Нечай сначала не понял, чего от него хотят.
– Кто мертвецов тревожит, а? Ведь знаешь, по глазам вижу! Чего ж молчишь-то?
Мужики зашевелились, оттесняя баб – вопрос с навьями был для них решен, но мирный исход никого не удовлетворил. Никто не заметил, что с дороги к ним приближается одинокий всадник.
– Давай, говори, раз знаешь!
– Кого покрываешь-то?
– Мы бы давно разобрались!
Нечай опешил – из огня да в полымя! Этого только не хватало! Да заикнись он только, что это Туча Ярославич, и без стрельцов точно не обойдется! Сегодня мужики пойдут громить усадьбу, завтра стрельцы приедут громить Рядок.
– Ну что, Бондарев? Чего ж молчишь-то? – раздался голос почти над самой головой – Гаврила подъехал вплотную, к самой телеге, и мужики почему-то примолкли, – какая разница – мужикам, или архиерею, или воеводе… Все равно ведь расскажешь, а?
Глаза расстриги нехорошо сверкали – Нечаю показалось, что сейчас Гаврила убьет его на глазах у всех и не поморщится… Стоит только раскрыть рот – и Гаврила его тут же убьет, не дав договорить. Он, наверное, затем и приехал… В горле снова встал шипастый комок – след локтя, ломающего кадык.
– Что? Страшно? – расстрига улыбнулся, и Нечаю показалось, что тот сошел с ума – слишком жуткая получилась улыбка, похожая и на оскал, и на невинную радость юродивого одновременно. Но не посмеет же он на глазах у всех… Какой смысл? Понятно, что с поражением он не смирился, захочет довести начатое до конца, но так?
Расстрига оказался хитрей, чем Нечай мог предположить.
– Идола поставить хотите? – обратился Гаврила к мужикам, – Христу в лицо плюнуть и растереть? Если отец Афанасий вам ничего возразить не может – я за веру постою. Пусть мне Бондарев докажет, что его вера сильней моей, тогда и посмотрим, кто из нас прав!
– И как же он это докажет-то? – робко спросил староста.
– Пусть драться выходит. Он меня – значит, нету в Рядке больше православных. Я его – нет за ним правды, и вам за него стоять незачем.
– Побойся Бога! – староста вовсе не чувствовал себя уверенно, – Бондарев на ногах еле стоит!
– Мне Бога боятся нечего! Пусть его Бондарев боится, – фыркнул Гаврила, – Христу в лицо плевать все горазды.
– Христа вспомнил? – Нечай сузил глаза, – за веру постоять хочешь? За которую?
Расстрига сверкнул глазами.
К телеге, откуда ни возьмись, пробился Мишата.
– Да ты… Мужики, да он же… он же убийца! Он брата моего ночью убить хотел!
– Это была честная драка, – Гаврила поднял голову, – если б вы не вмешались, а Бондарев не сбежал, людьми не прикрылся – все бы по-моему вышло!
– Ничего себе, честная драка! – вперед вышел кузнец, – с ножом на безоружного!
– Привиделся тебе нож, – осклабился Гаврила, – а Бондарев-то сбежал, разве нет? Весь Рядок поднял, только чтоб передо мной за свои богомерзкие дела не отвечать, а? Разве нет?
Нечай скинул полушубок:
– За веру, значит, стоял? К ответу меня призывал? Давай! Давай посмотрим, чья вера крепче!
– Нечай, ты что делаешь? – Мишата кинулся к телеге, но Нечай уже спрыгнул вниз, придерживаясь рукой за плечо истукана, стоящего рядом.
– Поглядим, как оно – без колодки, да со свободными руками выйдет. Да на кулаках, без ножей, а? – он походя похлопал идола по плечу – будто древний бог в нем сомневался.
– Нечай, ты чего? – староста взял его за руку, но он вырвался.
– За веру он, мать его, постоит! – Нечай швырнул к ногам шапку.
– Сынок! Сыночка! – услышал он мамин крик – ей было никак не пробиться вперед.
– Мама, не лезьте… – ее держала Полева, – это их дело, мужицкое, без нас разберутся.
– Сыночка, да что же это делается!
– Мишата, – Нечай шумно втянул в себя воздух, – к маме иди, а? Только мне не хватало…
– Давай, мамку позови, братишку, сноху, – хохотнул Гаврила, – детишек собери, как давеча!
