к существованию он получит всегда. Фанатизм военного времени изжил себя и исчез, контроль за провиантом и тряпками вернулся к доинфляционной отметке.
Перед Кассиком, переливаясь всеми красками, раскинулась площадь. Посередине сверкали яркие неоновые огни, украшавшие десяток зданий из стекла и металла. Широкая аллея вела к огромному конусу цирка. Предполагалось, что там будет происходить самое главное.
Знакомое зрелище встретило его. Кассик с трудом проталкивался в густой толпе, окутанной ядреным запахом пота и кольцами табачного дыма. Запах этот возбуждал Кассика. Протиснувшись за спинами семьи загорелых земледельцев, он достиг ограждения первой выставки уродов.
Жесткое облучение во время войны породило множество сложных болезней, а вместе с ними многочисленные отклонения от нормы в виде самых невероятных уродцев. Здесь, на невеселом карнавале, их было представлено изрядное количество.
Прямо перед Кассиком восседал мультичеловек – хитросплетение из мяса и органов. Вяло шевелились головы, руки, ноги – это чудовище было слабоумно и беспомощно. К счастью, потомство его оказалось нормальным, мультиорганизмы не стали настоящими мутантами.
– Боже мой,– с ужасом произнес осанистый кучерявый человек за спиной Кассика,– это ужасно!
Другой, тощий и длинный мужик, небрежно обронил:
– На войне таких было полно. Мы как-то схоронили их целую кучу, что-то вроде колонии.
Толстый глуповато моргнул, глубоко вонзил зубы в засахаренное яблоко и отодвинулся от старого вояки. Ведя за собой жену и троих детей, он обогнал Кассика.
– Страшно все это,– пробормотал он.– Отталкивающее зрелище!
– В некотором роде,– согласился Кассик.
– Не знаю, зачем я пришел сюда.– Толстяк показал на жену и детей, тупо поедающих жареную кукурузу и сахарную вату.– Им вот нравится. Женщины и дети вообще любят всякую глупость.
– Релятивизм учит, что все должны жить.
– Конечно,– горячо согласился толстяк, энергично кивая. Кусочек засахаренного яблока прилип к его верхней губе. Он смахнул его пятерней, усеянной веснушками.– У них тоже должны быть права, как и у всех. Как у вас, как и у меня, мистер... они ведь тоже живые.
Прислонившись к ограждению, ветеран громко и отчетливо произнес:
– Это не относится к уродам. Это касается только людей.
Толстяк залился краской и горячо зажестикулировал засахаренным яблоком:
– Мистер, может, они думают, что уроды – это мы. Кто знает, что такое урод?
Возмущенный ветеран заявил:
– Я знаю, что такое урод.– Он с отвращением смерил глазами Кассика и толстяка.– А сам-то кто такой, ты, любитель ублюдков?
Толстяк что-то бессвязно залопотал, вздрогнув всем телом, но жена схватила его за руку и потащила прочь, к следующей экспозиции. Все еще пытаясь протестовать, он затерялся в толпе. Кассик остался один на один с ветераном.
– Шут гороховый,– проворчал ветеран.– Дураку понятно, что они уроды. Черт подери, для чего тогда их тут выставили!
– И все-таки он прав,– заметил Кассик.– Закон дает право каждому жить так, как он хочет. Согласно релятивизму...
– Тогда к чертям твой релятивизм! Значит, мы воевали, били всех этих жидов, атеистов и красных только для того, чтобы всякий, кто захочет, становился проклятым уродом? Ты веришь этому интеллигентскому дерьму?
– Никого мы не побили,– сказал Кассик.– В этой войне никто не победил.
Вокруг них собралась небольшая кучка людей. Ветеран заметил это; его холодный взгляд сразу потускнел и застыл. Он проворчал что-то, в последний раз враждебно посмотрел на Кассика и исчез в толпе. Разочарованные зеваки разошлись.
Следующий урод был получеловек-полузверь. На фронте нередко случались межвидовые спаривания; без сомнения, корни того, что из этого получалось, терялись во мраке фронтовых кошмаров. Кассик пытался догадаться, кем были родители существа, которое сидело перед ним. Один из них наверняка был лошадью. Хотя этот уродец, по всей вероятности, подделка, его, скорее всего, получили искусственным путем, но выглядел он убедительно. После войны ходило множество запутанных легенд об отпрысках человека и животного; простые люди любят подобные закрученные сказочки-трахалки, где бойкие бабенки подставляют корму жутким монстрам.
Чаще всего попадались на выставке многоголовые дети. Он прошел мимо витрины с паразитами, живущими обычно колониями братьев и сестер. Покрытые перьями, чешуей, хвостатые, крылатые гуманоидные уроды пищали и махали всеми своими членами во все стороны – о, как бесконечны причуды взбесившихся генов. Там были люди, внутренние органы которых расположены снаружи, безглазые, безлицые, даже безголовые; уродцы с чрезмерно увеличенными, удлиненными и многосуставными членами; печальные создания, выглядывающие из чужого чрева; нелепые существа с чудовищно искаженным строением и неспособные к воспроизведению; монстры, живущие только тем, что демонстрируют за деньги свои нелепые тушки.
В центре ярмарки уже вовсю шли представления. В них участвовали не просто уроды, свои таланты и способности демонстрировали настоящие исполнители. Тут они уже показывали не самих себя, но свои необычные способности. Танцоры, акробаты, фокусники, пожиратели огня, борцы, боксеры, укротители, клоуны, наездники, водолазы, силачи, заклинатели, предсказатели, хорошенькие девушки – все они представляли искусства, пришедшие к нам из глубины веков. Все как прежде, только исполнители – уроды. Война создала новых чудовищ, но не новые способности.
Так или примерно так размышлял Кассик. Но тогда он еще не встретил Джонса. Никто еще не знал этого человека: время его еще не настало. Мир продолжал отстраиваться, зализывать раны, и до Джонса пока никому не было никакого дела. Где-то слева выступали девушки. Почувствовав невольный интерес, Кассик позволил толпе увлечь себя в ту сторону.
По платформе слонялись четыре девицы, движения их были вялыми, они явно скучали. Одна подстригала ножницами себе ногти, остальные с отсутствующим видом глазели на толпящихся внизу мужчин. Все четыре, разумеется, голые. В неярком солнечном свете тела их слабо светились, лоснящиеся, бледно-розовые, округлые. Глашатай время от времени что-то кричал в свой рупор металлическим голосом, который гремел над толпой бесформенной мешаниной звуков. Никто не обращал на него ни малейшего внимания; все просто стояли и пялились на девиц. Позади возвышалось сооружение из листовой жести, где происходило само действо.
– Эй,– позвала одна из девок.
Вздрогнув, Кассик понял, что обращаются к нему.
– Что тебе? – нервно спросил он.
– Который час?
Кассик поспешно посмотрел на наручные часы:
– Полдвенадцатого.
Девица отделилась от остальных и лениво подошла к краю платформы.
– Сигареты есть?
Сунув руку в карман, Кассик вытащил пачку.
– Спасибо.– Болтая грудями направо и налево, девица свесилась с помоста и взяла сигарету.
Помедлив в нерешительности, Кассик достал зажигалку и дал прикурить. Она улыбнулась ему сверху вниз, этакая кареглазая темноволосая малышка со стройными бледными ногами, слегка влажными от пота.
– Ну что, идешь? – спросила она.
Он и не собирался.
– Нет.
Девица насмешливо надула губы.
– Нет? А почему? – Стоящих вокруг, видимо, забавлял их разговор.– Тебе не интересно? Ты что, один из этих?
