моих девятнадцати тысячах ливров дохода.
— Час тому назад, — возразил немного сконфуженный барон, — это была бы правда, но теперь я женюсь на вас, потому что вы прекрасны…
— Хорошо, — сказала Андрэ, улыбнувшись. — Теперь я должна объяснить вам, почему я выхожу за вас.
На лице барона отразилось недоумение.
— Барон, — сказала она, — имя ваше послужит мне орудием мщения. Кроме того, выйдя за вас, я войду законным путем в фамилию де Шамери, которая меня отвергла.
— Понимаю, — пробормотал барон закусив губы.
Затем Андрэ подошла к комоду и, вынув оттуда пожелтевшую бумагу, сказала:
— Взгляните на эту бумагу. Это не более не менее как духовное завещание, по которому, если оно только будет в ваших руках, вы получите сотни тысяч ливров дохода.
— Что вы говорите! — вскричал барон, протягивая к бумаге дрожащую руку.
— Позвольте, — сказала она, — если вы осмелитесь дотронуться до бумаги, я брошу ее в камин и уже никогда не буду вашей женой. Бумага эта касается вас, но в настоящее время есть моя собственность. О существовании ее никто не знает, и если я ее уничтожу, то все, как для вас, так и для меня, погибло, — поэтому я хочу предложить вам условия.
— Чего вы требуете? — спросил барон, сгоравший от нетерпения.
— Вашей руки и имени.
— Я давно уже согласен.
— В таком случае, когда я сделаюсь баронессой Шамери де Шамеруа, вы прочтете завещание.
— О, надменная маркиза де Шамери, — прошептала она со злобой гиены, — скоро я выгоню тебя из твоего отеля!..
Бедная маркиза де Шамери все вздыхала о своем сыне. Прошел уже почти год, как она написала ему, но ответа не было.
Один только Фабьен был посвящен в тайну о нем.
Перед смертью маркиз обрадовал свою жену, что он ежегодно получал из Индии известия о сыне; следовательно, если случилось какое-нибудь несчастье с молодым моряком де Шамери, то не раньше как полтора года назад.
Между тем здоровье маркизы становилось все хуже и хуже.
Спустя неделю после дуэли Фабьен вспомнил о Роллане де Клэ.
— Надо, однако, узнать, как его здоровье, — сказал он и, попросив позволения у Бланш отлучиться на несколько часов, поехал в Прованскую улицу.
— Любезный противник, — сказал д'Асмолль, входя, — не удивляйтесь моему посещению, тем более что это в обычаях дуэли.
— Друг мой, — вскрикнул Роллан, — дружески протягивая Фабьену руку, — прости меня, я сознаю, что был не в своем уме!..
— А, так ты уже исцелил свое сердце?
— Да, — ответил Роллан, подавая Фабьену записку Андрэ, полученную им через несколько часов после дуэли.
— Все-таки, — проговорил Фабьен по прочтении записки, — я — предполагаю, что Андрэ, как ловкая интриганка, ждет твоего выздоровления и уже видит тебя у своих ног умоляющим о прощении и согласии на брак…
— Ошибаешься, — перебил его Роллан. — Прочти вот это, — добавил он, подавая Фабьену лежавший на столе пригласительный билет следующего содержания:
«Барон де Шамери-Шамеруа покорнейше просит вас пожаловать на бракосочетание его с девицей Андрэ Брюно де Шамери сего…»
— То есть бракосочетание сегодня уже совершилось, — сказал Роллан.
— Вот как, — проговорил Фабьен после короткого молчания. — Однако странно, почему она предпочла тебе барона де Шамеруа, тут кроется какой-нибудь гнусный умысел.
В душе Фабьена зародилось какое-то смутное предчувствие беды, угрожавшей маркизе и ее дочери, потому что он знал, какую злобу и ненависть питала к ним эта презренная женщина, называвшая себя де Шамери.
Фабьен воротился к обеду в отель де Шамери.
— Маркиза, — проговорил он после обеда, — сегодня я узнал интересную новость: эта женщина, которой вы платите пенсию, то есть Андрэ Брюно, вышла замуж.
— Замуж? Кто же мог жениться на этой жалкой девушке?
— Барон де Шамери-Шамеруа.
— Боже мой! — сказала маркиза, скорбно покачивая головой. — Наш последний родственник женится и дает свое имя этому погибшему созданию!..
— Маркиза, известно, что тьма ненавидит свет… эта женщина, осыпанная вашими благодеяниями…
— О, я знаю очень хорошо, что она питает к нам страшную вражду.
Вошел слуга и подал маркизе карточку: «Росиньоль, адвокат».
— Это имя мне незнакомо, — проговорила она. — Проси!
Минуту спустя вошел Росиньоль, тот самый человек, которого мы видели у Андрэ, но преобразившийся по наружности в приличного человека.
— Я адвокат вашего кузена барона де Шамери-Шамеруа и баронессы де Шамери-Шамеруа, вашей кузины…
— Продолжайте, — гордо проговорила маркиза.
— До начатия с вами процесса, в котором вы проиграете все свое состояние, доверитель мой предлагает вам мировую сделку.
— Процесс… мировая сделка… что же это такое? — проговорила изумленная маркиза и бросила вопросительный взгляд на Фабьена.
Фабьен вскочил со своего места, подошел к Росиньолю и измерил его взглядом с головы до ног.
— Милостивый государь, — сказал он вне себя от злобы, — не угодно ли вам говорить яснее!..
— Извините, я вас не знаю, я…
— Так я вам скажу, кто я. Я виконт Фабьен д’Асмолль, который через месяц женится на Бланш де Шамери и который теперь велит вышвырнуть вас в окно!..
. — В таком случае вы разорите свою невесту, — отвечал Росиньоль с адским хладнокровием.
Фабьен вздрогнул, предчувствуя что-то недоброе, и после короткого молчания сказал:
— Говорите, я вас слушаю. Росиньоль поклонился и начал:
— Маркиза, девица Андрэ де Шамери принесла барону в приданое девятнадцать тысяч ливров дохода и завещание.
— Завещание? — вскрикнули в один голос Фабьен и маркиза.
— Завещание шевалье де Шамери, дяди отца маркиза Гектора, — продолжал Росиньоль с тем же хладнокровием, — которому вы наследовали. Не угодно ли вам прочесть копию с этого завещания.
Росиньоль вынул из своего портфеля бумагу и громко прочитал ее.
— Следовательно, — сказал он в заключение, — так как сын ваш умер…
— Кто вам это сказал? — спросила маркиза в страхе.
— Кажется, уже восемнадцать лет, — отвечал, улыбаясь, Росиньоль.
Лицо маркизы прояснилось.
В эту минуту вбежала Бланш де Шамери.
— Мама, мама, — воскликнула она, — письмо из Лондона., с печатью адмиралтейства!
Маркиза с жадностью схватила письмо, но Фабьен взял его из ее рук, говоря:
— Позвольте мне сперва прочесть его.
Фабьен вскрыл письмо, торопливо пробежал его, и на лице его показалась радостная улыбка.
— Альберт приехал в Лондон, — проговорил он наконец.
Радостные восклицания одновременно вырвались из груди маркизы и ее дочери. Росиньоль хотел
