лучшие условия, путал карты, сговаривался с другими агентами, играя одновременно на повышение и на понижение, но потом ему пришла мысль использовать другой путь.
— Другой путь? — удивился Трапс.
Прокурор кивнул.
— Этот путь, господа, вел через тахту в квартире Гигакса прямо в его супружескую постель.
Все засмеялись. И Трапс громче всех.
— Действительно, — подтвердил он, — злую шутку сыграл я со старым гангстером. Ситуация была слишком уж комическая, как я теперь вижу. Я, собственно, до сих пор стыдился этого, кому приятно себя выворачивать наизнанку, совершенно чистого белья ведь ни у кого не бывает, но среди таких близких друзей стыдиться нечего. Удивительно! Я чувствую, что меня понимают, и начинаю сам себя понимать, точно я знакомлюсь с человеком, который и есть я сам, которого я раньше знал только приблизительно, как генерального представителя в собственном «студебеккере», с женой и детьми где-то там.
— Мы с удовольствием констатируем, — сказал прокурор тепло и сердечно, — что нашему другу блеснул луч света. Поможем ему, чтобы все прояснилось окончательно. Проследим же мотивы его поведения с усердием неутомимых археологов, и мы наткнемся на великолепие погребенных преступлений. Он вступил в связь с госпожой Гигакс. Как он к этому пришел? Он увидел аппетитную бабенку, это мы представляем себе. Может быть, это было поздно вечером, может быть, зимой, часов в шесть.
Трапс:
— В семь, Куртхен, в семь!
— Город был уже ночной, с золотыми уличными фонарями, с освещенными витринами и кинотеатрами, с зелеными и желтыми световыми рекламами повсюду, все так заманчиво, соблазнительно. Он поехал на своем «ситроене» по скользкому асфальту улиц в тот квартал особняков, где жил его шеф.
Трапс с воодушевлением:
— Да, да, квартал особняков!
— Папка под мышкой, доклады, образцы, требовалось решить важный вопрос. Но лимузина Гигакса не было на обычном месте у тротуара. Несмотря на это, он пошел через темный парк, позвонил, госпожа Гигакс открыла дверь, сегодня ее супруг не вернется домой, и горничная ушла, на госпоже Гигакс было вечернее платье, нет, лучше купальный халат, но, может быть, господин Трапс все-таки выпьет аперитив, она его сердечно приглашает, и так они уселись вдвоем в гостиной.
Трапс поразился.
— Откуда ты все это знаешь, Куртхен? Это какое-то колдовство!
— Опыт, — пояснил прокурор. — Судьбы все разыгрываются одинаково. Это даже не было обольщением, ни со стороны Трапса, ни со стороны женщины, была просто благоприятная возможность, которой он воспользовался. Она сидела одна и скучала, ни о чем особенном не думала, была рада с кем- нибудь поговорить, в доме приятное тепло, и под купальным халатом в пестрых цветах на ней была только ночная сорочка. И когда Трапс, сидя рядом с ней, увидел ее белую шею, соблазнительную линию ее груди, услышал, как она болтала, как злилась на мужа, что, вероятно, почувствовал наш друг, он понял, что можно начинать, хотя на самом деле давно уже начал. И тут-то вскоре он все узнал о Гигаксе, о том, как плохо обстоит дело с его здоровьем и что любое сильное волнение может его убить, узнал его возраст, как он груб и жесток со своей женой и как твердо убежден в ее верности, — чего только не узнаешь от женщины, которая хочет отомстить своему мужу. Так тянул он эту связь, теперь уже с умыслом, ведь нужно было любыми средствами разорить шефа, будь что будет. И вот наступило мгновение, когда у него в руках было все: деловые партнеры, поставщики, белая мягкая обнаженная женщина по ночам, — так он затянул петлю, вызвал скандал. Намеренно. И это мы тоже можем себе представить: снова вечер, располагающие сумерки. Мы находим нашего друга в ресторане, скажем где-нибудь в кабачке старого города, немного слишком натопленном. Все солидно, патриотично, доброкачественно, в том числе и цены, окна в форме сердечка, дородный хозяин…
Трапс:
— В погребке ратуши, Куртхен!
— …Значит, дородная хозяйка, вынуждены мы поправиться. В окружении портретов покойных завсегдатаев кабачка. Продавец газет, который входит и выходит, позже Армия спасения, распевающая песни — «Впустите солнечный луч», несколько студентов, профессор, два стакана и солидная бутылка на столе. Понемногу выпивают. И, наконец, в углу бледный, жирный, с расстегнутым воротничком, апоплексичный, обливающийся потом, как жертва, на которую нацелились, чистоплотный деловой друг, не понимающий, что все это означает, почему вдруг Трапс пригласил его, внимательно слушающий, из уст самого Трапса узнающий о супружеской измене, чтобы потом, часом позже, как это и должно было случиться и как наш Альфредо и предвидел, поспешить к шефу из чувства долга, дружбы, внутренней порядочности и уведомить обо всем своего заслуживающего сожаления друга.
— Лицемер, — воскликнул Трапс, его круглые глаза блестели, он в восторге слушал прокурора, счастливый, что может узнать правду, свою гордую, смелую, одинокую правду.
Затем:
— Так свершилась судьба, наступило точно рассчитанное мгновение, когда Гигакс обо всем узнал. Старый гангстер, как нам представляется, еще мог поехать домой, охваченный яростью, и тут, уже в машине, вдруг боли в области сердца, пот, дрожащие руки, полицейские возмущенно свистят, никакого внимания к знакам уличного движения, мучительный путь от гаража к дверям дома и наконец потеря сознания, может быть, тут же в коридоре, в то время как навстречу выбегает супруга, разряженная соблазнительная женушка. Это продолжалось не слишком долго, врач еще успел впрыснуть морфий, и — на тот свет, последний слабый хрип, всхлипывания супруги. Трапс дома в кругу своих близких берет телефонную трубку — потрясение, тайное ликование, все достигнуто, настроение приподнятое, через три месяца «студебеккер».
Снова хохот. Добрый Трапс, которого все это ошеломило, смеялся вместе со всеми, хотя и несколько смущенный, почесывал затылок, кивал, соглашаясь с прокурором, и нисколько не чувствовал себя несчастным. Он был даже в хорошем настроении. Он находил, что вечер удался наилучшим образом, его, правда, немного смущало, что ему приписывали убийство, и он время от времени впадал в задумчивость. Свое состояние он находил скорее приятным, возникало ощущение высших понятий — правосудие, вина, раскаяние, — и это наполняло его чувством изумления. Страх, который охватил его в саду и возвращался снова при каждом взрыве веселья за столом, казался ему сейчас необоснованным и даже смешным. Все относились к нему так человечно. Все общество, шатаясь, со спотыкающимся защитником, перекочевало в гостиную, безвкусно убранную безделушками и вазами, к черному кофе. Громадные гобелены на стенах, виды городов, исторические картины, клятва на Рютли, битва при Лаупене, гибель швейцарской гвардии, знамя семи смельчаков, лепной потолок, оштукатуренные стены, в углу рояль, удобные кресла, низкие, громадные, на них вышивки с благочестивыми изречениями: «Блажен, кто идет путем правды», «Чистая совесть — самая мягкая подушка». За открытыми окнами видна была сельская улица, неясная в темноте, скорее угадываемая, сказочная, утонувшая, с колеблющимся светом фонарей и фар автомобилей, которые в этот час появлялись уже редко, их прошло всего два. Ничего более увлекательного, чем речь милого Курта, он еще никогда не слыхал, заявил Трапс. По существу, к сказанному очень немногое можно добавить, некоторые незначительные поправки, конечно, можно сделать. Так, например, чистоплотный деловой друг был маленьким и худым, и со стоячим воротничком, и совсем не потный, и госпожа Гигакс приняла его не в купальном халате, а в кимоно с довольно глубоким вырезом, так что ее сердечное приглашение могло быть понято буквально — это была одна из его острот, образец его скромного юмора, — и инфаркт у старого гангстера случился не дома, а на одном из его складов, его еще успели привезти в больницу, но вскоре последовал разрыв сердца и — конец, но все это, как он уже говорил, не существенно. А в основном все верно, все, что здесь изложил его замечательный друг прокурор: он действительно позволил себе кое-что с госпожой Гигакс, только чтобы погубить старого мошенника, да, он теперь ясно вспоминает, как он, лежа в его кровати, рядом с его женой, смотрел на его фотографию, на это несимпатичное толстое лицо с роговыми очками на выпученных глазах, и как пришла ему мысль, а с ней дикая радость, что именно тем, чем он сейчас весело и усердно занимается, он хладнокровно готовит ему конец.
Уже сидели в мягких креслах, украшенных благочестивыми изречениями, когда Трапс закончил свой рассказ, после чего взял чашечку горячего кофе, помешал его и при этом отпил из большой пузатой рюмки
