сквозь прорезь в бинтах. Меня мороз продрал по коже.
– Это? – спросил человек-мумия. С таким видом, будто ему подсунули таракана и говорят, что вот, мол, собака ротвейлер.
– Приказ короля.
– А-а-а, – сказал человек-мумия совсем другим голосом. – Его величеству – поклон и привет… Заходите.
Гарольд взял меня за руку и потащил через весь трактир, мимо столов и сидящих за столами разбойников, мимо печки, возле которой возилась та самая толстая женщина, что выливала помои. Потащил в самый дальний угол. И я увидела, что там на самом деле сидит нищий – лысый, как картошка, грязный и, кажется, немножко горбатый.
– Ну, – Гарольд наклонился к моему уху. – У зла. Нет. Власти. Запомнила?
– Ага, – ответила я трясущимся голосом.
– Иди!
И он подтолкнул меня в спину.
Нищий сидел, скрестив тонкие ноги. Между его коленями лежала на полу соломенная шляпа с широкими полями. Я подошла, зажав монетку в кулаке. Нищий на меня не смотрел – он, кажется, спал сидя.
Не доходя до нищего трех или четырех шагов, я прицелилась. Уж по физкультуре-то у меня всегда отличные оценки – я и бегаю быстро, и в баскетбольную корзину попадаю с середины поля. Меня бы в школьную команду взяли, если бы не рост…
И вот я прицелилась – и бросила монету в корзину… то есть в шляпу. Монета ударилась о соломенную стенку и скатилась на дно. Есть!
Не успела я обрадоваться, как нищий разлепил веки и посмотрел на меня. И ноги мои прилипли к грязному полу.
– Чтобы вы все сдохли, – сказал нищий. И в его проклятии была такая сила, что я вдруг поняла: оно сбудется. Оно погубит не только меня, но и весь этот город, Гарольда, Оберона… Потом оно просочится в наш мир и погубит маму, Петьку и Димку, даже отчима, даже завучиху и весь наш класс…
А нищий, видя мой страх, ухмыльнулся беззубым ртом и заорал во весь голос:
– Чтобы вы все сдохли! Чтобы! Вы! Все!
– У зла нет власти, – забормотала я сквозь подступающие слезы. – У зла нет власти…
И провела рукой, как показывал Гарольд, но даже дым не разогнала.
Нищий выпрямился, горб его пропал, весь он стал выше и толще, рот разинулся черной дырой.
– Сдохли! Сдохли!
– У зла нет власти! – Я уже ревела. Потому что ясно же: «волшебные» слова – вранье, у зла есть власть, да еще какая!
– У зла нет власти, – сказал кто-то за моей спиной.
Нищий вдруг заткнулся на полуслове. Посмотрел поверх моей головы; потом съежился, как моченый помидор, который прокололи вилкой. И стало ясно: все, что он говорил, – всего лишь болтовня старого, злобного, выжившего из ума человека. У этого беззубого зла действительно нет власти ни над чем…
Нищий снова закрыл глаза и моментально заснул. Или притворился, что спит.
А у меня за спиной стоял Гарольд. Бледный-бледный. И губы у него тряслись.
И всю обратную дорогу, до самого замка, он не сказал мне ни слова.
– Ну скажи, что я сделала неправильно?
– Ты все сделала неправильно! Ты вообще ничего не сделала! Вместо того чтобы остановить зло, ты стала подкармливать его своим страхом. Я тебя об этом просил?
В большой и очень уютной комнате горел камин, пахло свежим деревом, дымком и сеном. Вдоль стен тянулись лавки с тюфяками, ложись себе – и отдыхай, слушай тишину за распахнутыми окнами, мечтай о полетах…
Как бы не так.
Я, скрючившись, сидела на лавке, а Гарольд, черный как туча, расхаживал из угла в угол. И это у него получалось так свирепо, что любой тигр в клетке позавидовал бы.
Мой страх улегся. Осталась только обида.
– А о чем ты меня просил? Подойти и сказать слова! Я подошла? Сказала? А что вышло не так – так ты меня не научил, как надо!
Он бросил на меня такой взгляд, что я отодвинулась назад на своей лавке. Еще драться полезет, чего доброго. Ну, пусть попробует, я его до крови укушу.
– Знаешь, – сказал он в сердцах, – если бы его величество… сам не сказал, что у тебя есть талант, – я бы…
И он замолчал.
– Что? – спросила я ехидно. – Не поверил бы? Королю бы не поверил, да?
Гарольд ничего не ответил. Еще раз прошелся из угла в угол.
– А знаешь, – сказал вдруг спокойно. – Давай спать. Завтра рано в поход… Если ты не передумаешь, конечно. А то ведь, пока не протрубит труба, можно попросить его величество вернуть тебя обратно… откуда взяли. Ты только скажи…
Он отошел в дальний угол и там улегся на соломенный тюфяк. Укрылся клетчатым шерстяным одеялом и вскоре засопел.
Глава 5
Когда протрубит труба
Разумеется, я не заснула.
Пусть тюфяк был чистый и в меру мягкий, пусть огонек в камине так уютно потрескивал, пусть снаружи за окном потихоньку пели ночные птицы и светили огромные, ненатуральные, сказочные звезды. Пусть все было хорошо – но мне-то было плохо.
Во-первых, стыдно и страшно было вспоминать мое первое «магическое» задание и как я его провалила. Это вам не контрольная. Если бы Гарольд не вступился – прямо и не знаю, что со мной стало бы.
Во-вторых… меня страшно обидели слова Гарольда. Он не верил, что я маг. Он хотел, чтобы я струсила и сбежала в свой мир. Он прямо мечтал об этом. Тогда бы он сказал Оберону с притворной грустью: «К сожалению, ваше величество, она всего лишь девчонка, да еще и маленькая для своих лет. Я очень хотел научить ее магии. И я бы ее научил, конечно, если бы она не перепугалась…»
И когда я воображала Гарольда, который говорит все это Оберону и сокрушенно качает головой, мне хотелось грызть одеяло.
С другой стороны, мне очень хотелось домой. Прямо-таки до слез. Отсюда, из Королевства, все домашние беды казались маленькими и ненастоящими.
Гарольд сопел во сне. Как-то очень громко, ненатурально сопел. Я вдруг подумала: а так ли просто ему заснуть? Ведь если я провалила первое задание – то и он провалился как учитель. А Оберон ведь ему доверяет…
Будто в ответ на мои мысли Гарольд засопел громче и перевернулся с боку на бок. И захрапел так, чтобы всем было ясно: спит человек.
Камин догорал. Скоро в комнате стало совсем темно.
Открываю глаза – а в окна бьет солнце. На полу соломинки блестят, как золотые. В дальнем углу комнаты сидит Гарольд и натягивает сапоги.
