– На чем?
– А разве ты не знаешь? – спросила она. – Разве есть что-нибудь плохое в разведении грибов?
Фортнум закрыл глаза.
– Гай? Ты слушаешь? – спросила Дороти. – Я сказала: нет ничего плохого в разведении…
– …грибов, – отозвался Фортнум. – Да. Нет ничего плохого в разведении… – И медленно повесил трубку.
Занавески развевались, как вуаль, сотканная из лунного света. Тикали часы. Глубокая ночь вплыла в комнату и заполнила ее собой. В ушах у него звучал голос миссис Гудбоди, слышанный утром. Он снова слышал полицейского, ругающего его по телефону с другого конца света. Потом – снова голос Роджера, заглушаемый стуком колес, уносящих его все дальше и дальше. И опять голос миссис Гудбоди из-за изгороди: 'Боже, как они растут!' – 'Что растет?'
Он вдруг открыл глаза и сел.
Через минуту он был уже внизу и листал энциклопедию. Указательный палец остановился на словах: 'Marasmius oreadis' – гриб, обычно растущий на газонах летом и ранней осенью'. Книга закрылась.
Он вышел во двор и закурил сигарету среди глубокой летней ночи и затянулся в молчании. По небу пролетел и быстро погас метеор. Деревья тихо шелестели. Хлопнула входная дверь. Цинтия подошла к мужу.
– Не можешь уснуть?
– Очень уж жарко.
– Вовсе не жарко…
– В самом деле, – сказал он, касаясь своих рук. – Правду сказать, даже холодно.
Он дважды затянулся сигаретой, потом, не глядя на жену, сказал:
– Цинтия… А что если?.. – Он замолчал. – А что, если Роджер был прав сегодня утром? И миссис Гудбоди? Что, если происходит что-то страшное. Может, это… – он указал на звездное небо, – может, это вторжение существ из иных миров?
– Гай!
– Нет уж, позволь мне пофантазировать.
– Конечно, нет никакого вторжения, мы бы заметили.
– Скажем, мы заметили бы это только частично, и это выразилось бы неясным беспокойством. Как ты думаешь? Возможно ли нас покорить? И каким образом?
Цинтия взглянула на небо и уже хотела ответить, но он ее перебил:
– Нет, никакие не метеоры и не летающие тарелки. Ничего из того, что мы могли бы заметить. А как насчет бактерий?.. Они ведь тоже прибывают к нам из космического пространства, правда?
– Да, я когда-то читала…
– Миллиарды зародышей, семян, спор и вирусов бомбардируют нашу атмосферу миллионы лет подряд. В эту минуту все мы стоим под невидимым дождем, он падает на нашу страну, на города и… на наш газон.
– На наш газон?
– Да. И на газон миссис Гудбоди. Но люди ее типа всегда что-то выпалывают, распыляют яды, вырывают мухоморы. Чужим формам жизни трудно выжить в городах. Климат тоже имеет значение. Лучше всего на юге: в Алабаме, Джорджии, Луизиане. Где-нибудь на болотах они могли бы вырасти до крупных размеров.
Цинтия рассмеялась.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что этой Большой Фермой или как там ее, ну, которая прислала Тому посылку, руководят грибы с другой планеты ростом по метр восемьдесят?
– Действительно, это звучит забавно, – признал он.
– Забавно? Да это просто смешно! – и она снова расхохоталась, откинув голову.
– О боже! – воскликнул вдруг он. – Происходит что-то странное! Миссис Гудбоди выкапывает и уничтожает. А что такое Marasmius oreadis? Род гриба. Одновременно, по странному стечению обстоятельств, в тот же день приходит посылка Тому! Опять грибы! Мало того, Роджер боится, что может исчезнуть. Через несколько часов он действительно исчезает, после чего телеграфирует, предостерегая нас. От чего? От посылки с грибами для Тома! А сын Роджера на днях тоже получил такую же посылку. Откуда приходят посылки? Из Нового Орлеана! А куда отправляется Роджер после исчезновения? В Новый Орлеан! Видишь, Цинтия? Я не имел бы ничего против того, чтобы все это не было связано между собой. Роджер, Том, Джо, грибы, миссис Гудбоди, – посылки – одно к одному!
Цинтия посмотрела ему в лицо, спокойная, но по-прежнему веселая.
– Не злись.
– Я не злюсь! – Фортнум почти кричал. И вдруг он просто не смог говорить дальше. Он смотрел на дома соседей, в одну и другую сторону улицы, и думал о мрачных подвалах и о соседских мальчишках, которые читают 'Попьюлар Меканикс' и все как один посылают деньги, чтобы заняться разведением грибов. Так, как он в их возрасте заказывал по почте химикалии, семена, черепах, различные бальзамы и мази. Во скольких миллионах американских домов растут в эту ночь миллиарды грибов, посеянных наивными мальчишками?
– Гай… – жена коснулась его руки. – Грибы, даже огромные, не могут мыслить. Они не могут двигаться. У них нет ни рук, ни ног. Как они могут посылать бандероли, а тем более, захватить власть над миром? Идем, посмотрим на твоих чудовищ. – Она потянула его к двери в подвал, но Фортнум тряс головой и сопротивлялся.
– Нет, нет, я знаю, что мы там найдем. Ты права, это идиотизм. Роджер вернется на будущей неделе, и мы все вместе напьемся. Иди-ка наверх, в постель, а я выпью стакан теплого молока и приду через минуту… ну, через две…
– Вот и ладно. – Она обняла его, поцеловала в обе щеки и пошла по лестнице в спальню. В кухне он взял стакан, открыл холодильник, начал наливать молоко и вдруг замер. На нижней полке стояла небольшая желтея миска. Но не она привлекла его внимание, а ее содержимое: свежесобранные грибы.
Прошло полминуты, прежде чем Фортнум протянул руку, взял миску, понюхал, коснулся грибов, потом вышел с миской в коридор. Ему было слышно, как наверху Цинтия ходит по спальне, и он уже хотел крикнуть: 'Цинтия, это ты поставила в холодильник?', но раздумал. Он уже знал ответ. Не она. Он поставил миску с грибами у подножия лестницы и стоял, вглядываясь в них. Он представлял, как позднее, уже лежа в кровати, при открытых окнах разглядывает стены и рисунки на потолке, созданные светом месяца. В ушах у него звучал собственный голос: 'Цинтия'?, и ее: 'Слушаю?'. А потом ему показалось, что он объясняет ей, будто у грибов могут быть руки и ноги… – 'Что? – сказала бы она. – Глупости'. А он набрался бы храбрости и, игнорируя ее насмешку, говорил бы дальше: 'Что случилось бы, если бы проходя через те болота, какой-нибудь человек насобирал этих грибов и съел их?..'. Цинтия не отвечает.
'А в человеке грибы распространяются через кровь, захватывают каждую клетку тела и превращают человека в… марсианина… Приняв такое предположение, мы видим, что грибам вовсе не нужны свои руки и ноги, коль скоро они могли бы жить в людях и постепенно становиться ими. Роджер поел грибов, что вырастил его сын, и стал 'чем-то другим'. Он похитил сам себя. И с последним проблеском сознания послал нам телеграмму, предостерегающую от посылки с грибами. Нечто по имени Роджер, что звонило нам позднее, было уже не им, а только невольником, пленником того, что Роджер съел. Разве это не логично, Цинтия? Скажи'. 'Нет, – ответила воображаемая Цинтия, – вовсе не логично, нет!'
Снизу донесся едва слышный шепот, шелест, какое-то движение. Отвернувшись от миски, Фортнум подошел к двери подвала и приложил к ней ухо.
– Том?
Тишина.
– Том, ты там, внизу?
Тишина.
После долгого ожидания он услышал голос Тома:
– Да, папа!
– Уже полночь, – сказал Фортнум, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. – Что ты делаешь там,
