— Товарищ майор, — виновато покашливая, промямлил старый кадровик, — мы того…, можем его уволить. Он живёт далеко от работы и частенько припаздывает.
— Никаких увольнений! Пусть работает. Сейчас он пока диссидент-любитель, уволите, станет профессионалом. Он же лимитчик, потеряет место в общежитии, друзья партийцы обогреют, пристроят, сделают своим с потрохами. Кажется, не дурак, должен разобраться сам, куда вляпался, а мы ему поможем в этом.
— Кстати, от вас давно нет отчётов о новом главвраче. Не ленитесь! Гласность, гласностью, а работать надо, не мне вам объяснять…
Сикорин сел в служебную «Волгу» и медленно выехал за ворота больницы, продолжая анализировать разговор с Пикиным.
«Этот тип людей я знаю. Такие сначала пугаются, потом быстро приходят в себя. Этого испугом не возьмёшь, он воин, а не солдат. Его вербовать надо деликатно, надо убедить. Но кто даст время на переубеждения? Начальство требует толкового и перспективного осведомителя. Один в их партейке уже есть, но он туповат, на интриги и тонкие ходы не способен… Из этого бы получился, но чутьё подсказывает, что не дадут время на обработку. Биография его чистая, кроме декадентских стишков ничего порочного. По старинке — с наездами и запугиванием — тут не будет желаемого результата. Да и запуганные работают плохо, дёргаются, многие спиваются, вычисляют их быстро. Мы и не заметили, как выросло новое поколение, которое от марксизма тошнит, а чего-то другого предложить не можем — зато им предлагают другие. Неужели трудно нашить джинсов, завалить жвачкой, сделать музыкальный канал с их рок музыкой, чтобы они не доставали всё это с трудом, презирая своё государство. Хотят многопартийность — сделайте ещё пару партий, пусть играют в демократию. На одних запретах далеко не уедем. Уже довыпендривались. Не кончится добром эта «перестройка»… Хотя Горбачёв человек Андропова; может, я уже не догоняю ход мыслей руководителей страны. Может, есть грандиозный план?…»
На яме машину тряхнуло — геморрой острой болью напомнил кабинетному майору о себе. Он сразу вспомнил о враче, которого рекомендовал шеф.
Пикин понимал, что встреча с сотрудником КГБ неизбежна и что его обязательно будут вербовать. Опыт отмазки от вербовки у него уже был в армии, когда особист предложил рядовому Пикину «стучать». Тогда Пикин прибёг к хитрости, сказав, что он с детства разговаривает во сне. Естественно, особисту такой осведомитель не подходил. На втором году службы от подвыпившего офицера Пикин узнал, что старый особист владеет уже утраченным, в силу появления диктофонов, искусством: в кармане он носил маленький блокнотик и огрызок карандаша. Во время нужного разговора он держал руку в кармане и записывал в своем блокнотике беседу. Он мог это делать как правой, так и левой рукой. Школа!
Пикин знал, что от кагэбэшника ему легко отвертеться не удастся и придётся идти на конфронтацию с неизвестными последствиями. Жизнь готовила испытание, судьба завязывала первый узелок, который будут затягивать мастера, привыкшие к победам над покорным народом.
Пикин решил не говорить партийцам о встрече с кагэбэшником, предпочтя дождаться развязки да и повнимательней присмотреться к руководству партии. Нравился Пикину тихий и рассудительный Юлий Болучев, член координационного совета партии. Внешне он был чем-то похож на Якова Свердлова, чей портрет висел в приёмном покое больницы, в которой работал Пикин. С этим портретом была забавная история. Один из поступивших больных — дедуля лет под девяносто — увидев портрет, иронично сказал: «А я Яшку-то живым видел, когда его рабочие на митинге в Орле булыжниками изувечили. После чего он слёг и помер. А в книжонках пишут, что он на митинге простудился, воспаление лёгких подхватил. Не издох бы в девятнадцатом, его бы всё равно порешил Сталин в тридцать седьмом. Тогда многих жидков постреляли. Врут собаки, всё врут и нонешные врут! Стрелять-то теперь некому — помойку развели… Пора помирать. Устал я, даже говорить не хочу». От этой тирады деда у дежурного врача Нейшлоса Зелика Хаимовича, сына первой волны большевиков, случилась лёгкая истерика.
Дедуля на следующий день умер. Пикин поверил его словам: не было смысла врать ему, уставшему жить. К тому же, родственники сказали, что дедушка служил в секретно-оперативном отделе Объединённого Главного Политического Управления (ОГПУ) и был членом партии большевиков с 1918 года.
В двухкомнатной квартире, приспособленной для штаба Северо-Западного отделения партии «Демократический союз», царила тишина. Болучев, придерживая пальцем очки, вычитывал очередную листовку партии, которую готовили к обсуждению. Рядом с ним сидела его жена, такого же маленького роста и тщедушного телосложения, тревожно поглядывая на своего революционера сквозь маленькие очки. Она не была членом партии, а забежала на минутку взять деньги у мужа на новые очки для сына. Их двенадцатилетний сын сидел в дальнем углу с разбитой губой, грыз ногти и пытался рассмотреть помещение, сильно щуря глаза. Его побили дворовые мальчишки, разбили очки. Перед глазами Пикина была типичная интеллигентная ленинградская семья очкариков. По этому поводу Пикину вспомнилась шутка приятеля, воспитателя в детском саду. Почему в садике половина детей в очках, а другая без? Да потому, что вторая половина забыла их дома.
Пикин дождался, когда отец-революционер освободится от партийных и семейных забот.
— Юрий, я хотел бы с вами поговорить.
— Да, пожалуйста, Андрей, к тому же, я хочу прогуляться — устал сидеть. Они вышли на улицу и побрели по скверику, шурша первой листвой осени. Пикин рассказал Болучеву о своих сомнениях в отношении судимости лидеров партии Рыбкина и Тереховича.
— Насчёт Тереховича я, Андрей, ничего точно сказать не могу, а вот Рыбкин точно за политику сидел. У него и родители сидели за политику, он даже в тюрьме родился, — осторожно ронял слова Болучев.
— Тогда зачем солидным газетам так грубо врать, когда враньё их легко опровергнуть?
— Видишь ли, Андрей, ведь когда антисоветчиков ловят на политической деятельности, им ведь стараются повесить уголовные дела или приписать психическое заболевание. У нас официально политзаключённых нет. Я думаю, что с руководством партии у нас всё нормально. Меня вот наша молодёжь больше беспокоит, как бы чего не выкинули. Ты почти их сверстник, присмотрел бы. Ведь нам с ними работать и ответственность делить.
— Хорошо, в меру свих возможностей присмотрю.
Спокойный и рассудительный тон Болучева пригасил сомнения Пикина. Да и данное поручение старшего товарища приободрило. Пикин не ждал от своего участия в первой антисоветской партии каких- либо дальнейших благ. Он был глубоко уверен, что после падения власти коммунистов Россия пойдет семимильными шагами к своему процветанию. Что не будут русские мужики и бабы гробиться за гроши в колхозах и совхозах, а будут, как европейские или американские фермеры, иметь свою землю и трактора, разъезжать на личных автомашинах. Ему почему-то было жалко именно сельскую часть России. Пролетариат не вызывал в нём сочувствия, может, потому, что он вырос в селе и хорошо знал его нужды.
