— Если будешь спать, умрёшь!
Андрею так сильно хотелось спать, что страх перед смертью не возникал в его сознании, и он мгновенно и сладостно провалился в сон.
— Вставай, Андрей!
— Ну, бабуля!
— Какая ещё бабуля? Давай вставай! Скоро Базунов приедет, — тряся за плечо Пикина, возмущалась Таня.
— Душу утянет, — сквозь сон шепнул Андрей.
— Он может утянуть и душу, если не проявить нужной бдительности.
— Ты злая. Мне просто приснился сон, что я сплю у бабушки, и она меня будит перед провозом покойника мимо дома, чтобы он не утянул мою душу.
— Я слышала, что в это время к детям в кроватку клали расческу.
— А почему расчёску?
— Не знаю. В следующий раз спросишь у своих язычников.
— Не у язычников, а у родноверов.
— Ну, извини, одно — «нехристи».
— Вот ты пойми, мы тысячу лет молимся чужому еврейскому богу, намаливаем их эгрегор, отдаём им свою энергию. Вот евреи и прут по всем позициям.
— Ну, начитался! Давай-ка лучше поезжай на станцию встречать Базунова. Чую сердцем, привёзёт он нам работёнку.
Базунов был сосредоточен и сер лицом.
— Что-то тяжело я уже переношу дорогу. Извините, цветы не привёз: у вас тут своих цветов, как в раю, — сказал он, отдавая Тане коробку конфет.
Андрей помог снять пальто, заметив, что Базунов сильно похудел.
— Швейцарские! Мой любимый шоколад, — радостно сказала Таня и чмокнула Базунова в щёку.
— Друг привёз, — сказал взбодрившийся Базунов.
— Николай Евгеньевич, давайте к столу: деревенские яйца всмятку, кабачки в сметане — всё, как вы любите.
— Спасибо, солнышко, угодила старику.
— Присаживайтесь. Пока я накрываю на стол, вы расскажите, кто такие родноверы?
Андрей зло посмотрел на Таню, покрутив у виска пальцем, давая понять ей, что сейчас не стоит даже намекать на его связь с родноверами.
— Разве Андрей не может вам рассказать? Он же занимался этим течением плотно.
— Андрей субъективен в этом вопросе, — капризно сказала Таня.
— Ну ладно, я постараюсь быть объективным, — с иронией сказал Базунов.
— Мне тоже интересна ваша точка зрения, Николай Евгеньевич, — сказал Пикин, холодно глядя на Таню.
— Я это движение помню ещё с шестидесятых годов, когда группа русских поэтов, писателей и художников увлеклась дохристианскими древностями. Поэт Кобзев, писатель Чивилихин, художник Васильев и другие стали создавать клубы по изучению «Слова о полку Игореве», затем появились «Русские клубы». Новый всплеск интереса пришёлся на появление «Влесовой книги». С уходом из жизни этих людей движение затухло, но внезапно вспыхнуло в девяностые годы. А сейчас в него вовлечены тысячи. И уже слышен шум древних богов из людского «бессознательного». И в этом статусе оно уже не осталось вне внимания политиков и спецслужб.
— А политикам и спецслужбам что там интересного? Ну, прыгают люди через костёр, ставят идолов? — удивлённо спросила Таня, раскладывая столовые приборы.
— Тут дело в том, что в истории человечества был уже опыт, показывающий страшную силу забытых богов. Ведь будущие германские национал-социалисты тоже начинали с костров и культов Вотана, с «религии сердца», а потом весь мир трепетал от их свастики — тоже далеко не христианским символом. Боги прошлого могут оказаться сильнее новых богов! Ведь они так глубоко сидят в человеческом подсознании, что однажды, выпрыгнув из него, овладевают человеком полностью. Ведь за ними десятки, а может и сотни тысяч лет. Древние боги в крови и генах. Я думаю, что у родноверов есть будущее, но у них его может и не быть.
— Любите вы, Николай Евгеньевич, софизмы, — сказал Андрей, заваривая чай в большом фарфоровом чайнике.
— Почему же, софизмы? Ведь у любого явления с претензией на будущее всегда много врагов из настоящего.
— И друзей у такого явления тоже может быть много.
— Может. Но я высказал свою точку зрения. Мне эти ребята нравятся. В них есть энергия жизни, хотя и дерьма среди них не меньше, чем у попов.
— Кстати, верховный бог германо-скандинавской мифологии Вотан назывался ещё и Один. У русских счёт начинается с «один», то есть первый.
— Я, Андрей, знаю о концепции единого белого этноса, который потом раскололся на кусочки. Поэтому
