последнее время что-то не заходил.
Вслед за Мироновым и Лилей она вошла в комнату, шлепая туфлями и придерживая на груди халат.
– Слышу – стучат, голос слышу мужской, что за мужчина такой явился? К нам и днем-то мужчины не ходят, а тут ночью. Не случилось, думаю, чего. А это вот он кто, Володя!
Лиля зажгла верхний свет, прикрыла постель.
– Я сейчас, Володя.
Румяная девочка спала в кроватке. Сколько ей? Три года? Пять? Миронов вспомнил маленькую Лилю у барака с куклой в руках.
– Видал ты нашу доченьку? – говорила между тем Фаина, поправляя на девочке одеяло. – Не видал еще? Вся в мамку, все крошечки подобрала, золотое мое колечко, солнышко красное. Теперь уже большая, все понимает. А маленькая была, на шаг не даст отойти, все ей надо, неспокойная, сгрибится и в слезы. Так, бывало, плачет, сердце рвет, колокольчик мой бесценный…
Вернулась Лиля в платье, в туфлях на высоком каблуке, с наспех подобранными волосами. Улыбнулась Миронову.
– Так и стоять будем? – сказала Фаина. – Принимай гостя! Есть чем принять-то? Накрывай на стол, добавлю. – И хотя Миронов не возразил, погрозила ему пальцем. – Ты это брось! Давно я с мужчинами не чокалась. Не заходят к нам мужчины больше, а тут такой случай! Хорошо, я услышала, кто-то стучит. Разве бы она меня позвала? Спрятала бы небось Володю? А, спрятала бы?
– Ладно, иди! – несколько сурово ответила Лиля.
Шлепая туфлями, Фаина вышла.
– Не сдается Фаина, – сказал Миронов.
– Прихварывает.
Лиля пошарила озабоченным взглядом по полкам буфета, потом расстелила на столе скатерть, поставила рюмки.
– Ты из какой будешь пить?
– Все равно.
– Тогда я поставлю тебе большую, Фаине поменьше, а мне совсем маленькую.
– Хорошо.
Вернулась Фаина.
– Вино есть! Заводи, Лилька, музыку. Как рюмку выпью, так музыки хочется.
– Сонечку разбудим, – ответила Лиля, не глядя на Миронова.
– Перекатим! – Фаина с готовностью взялась за кроватку. – Берись! Ах ты буксирчик мой драгоценный! Посмотри, Володя!
Миронов нагнулся к кроватке. У девочки дрогнули веки.
– Может, оставим? – с сомнением проговорила Фаина.
– Нет, нет, – Лиля не смотрела на Миронова, – бери, поехали!
Они осторожно повезли кроватку в комнату Фаины. Потом вернулись, оставив двери полуоткрытыми.
– На площадке только мы живем с Фаиной, – сказала Лиля, – никому не помешаем. И Сонечку услышим, если проснется.
Патефон оказался неисправен, хотя Лиля для вида и покрутила его.
– Никак не починишь, – проворчала Фаина, – ну ничего, было бы вино. «Эх, зачем я с казенкою спознался…» Расскажи, Володя, что нового на свете. Никуда я не хожу, ничего не знаю, живу, как темная бутылка.
– Побольше бы таких бутылок, – улыбнулся Миронов.
– Откуда нам чего знать? – продолжала Фаина. – Что видим мы в Сосняках? Ты хоть по всему свету ездишь, а мы? Только одну дорожку и знаем: на завод да с завода. Начихаешься за день, накашляешься. Говорю Лильке: переходи в контору, разве она чушка необразованная? Подумаешь, какие там грамотеи работают.
– Заладила, – сказала Лиля.
– Правду говорю! Пусть Володя скажет, он мужчина! Или в Москву переезжай. Теперь никто не запретит, теперь отдай, что положено. А в Москве мы замуж выйдем за генерала. А что? Повидала я генеральских жен…
– Выпей лучше, – заметила Лиля.
– И выпьем! – Фаина протянула Миронову рюмку. – Давай, Володя! Что мне, старухе, осталось? Ушли годы. А молодая была – пожила, погуляла, ничего не скажешь. И не жалею ни о чем. Да и сейчас, если бы кто под бочок завалился, не оттолкнула бы, ей-богу! Только нет любителей. Вон сколько молоденьких пасется, нет старухам вакансии. Вчера Верку Панюшкину встретила. Опять, смотрю, на низкий каблук перешла. «Что, Верка, спрашиваю, ухажера сменила?» А она мне: «Если мне человек нравится, зачем я буду его своим ростом обижать?» Потеха! Знаешь ты ее, Панюшкину Верку, на электролизе крановщицей работает?
– Помню, – улыбнулся Миронов.
– Мы ее тут каблучницей зовем. Как на низкий каблук перейдет, – значит, кавалер маленький. Обратно на высокий, – значит, и кавалер подходящего росту. Так по каблукам мы все ее амуры и знаем. И смешно, между прочим, если человек в свои годы взошел, должен он об этом помнить. А она мне ровесница.
– Сменила бы ты пластинку, – заметила Лиля.
– А что такого! Надо и по личному вопросу поговорить, правда, Володя? А то все о химии! Могу и о химии.
Фаина пустилась в рассуждения о химии органического синтеза. Они поразили бы человека постороннего. Нигде нет такого уровня технической подготовки рабочих, как в химии. Аппаратчица может говорить «ндравиться» и «пользительно», но она с легкостью исписывает лист бумаги химическими формулами, более сложными, чем те, перед которыми в тупом недоумении многие из нас стояли в свое время у классной доски.
– Только ведь нельзя одним производством жить, – заключила Фаина, – еще чего-то в жизни требуется. Некоторые общественной работой увлекаются. И меня раз подбили, – Фаина засмеялась, – в жилищную комиссию выбрали, решаем, кому дать, кому не дать, А как решишь? Веем надо, все нуждающие! Ну, думаю, вас к аллаху, разбирайтесь как хотите! Мы с Лилькой ни у кого не просили, отработали на стройке. И живем. Крыша над головой, отопление центральное, картошку на зиму запасаем. Чего еще?
– Совсем завралась, – сказала Лиля.
– И то верно, заболталась. – Фаина тяжело поднялась, запахнула халат. – А вы посидите. Ты, Володя, посиди. Твой конь? – Она кивнула в сторону стоящей на улице машины.
– Мой.
– Вот и хорошо, можешь сидеть сколько хочешь. Здесь у нас ночью ни автобусов, ни такси. А своя машина…
Лиля закрыла за Фаиной дверь, рука ее задержалась на замке. Потом она посмотрела на Миронова, подошла к окну и, не оборачиваясь, спросила:
– Ты останешься?..
– Посижу, – сказал Миронов.
Она забилась в угол дивана, прикрыла ноги платком.
– Садись поудобнее, сними пиджак, если жарко.
Они помолчали, потом, улыбаясь, Лиля, сказала:
– Вот мы и сидим с тобой на диване, смешно.
Миронов посмотрел на нее. Она спросила:
– Помнишь фундаменты возле бараков? Туда, ближе к лесу. Что-то там хотели строить, потом бросили.
– Там хотели строить гараж, – сказал Миронов.
– Да, да, там гараж хотели строить, – сказала Лиля, – Фаина ругалась, говорила: будут ездить машины – ребят передавят, а потом почему-то перестали строить Фундаменты заросли травой, мы там прятались,
