осуществления ее планов. Такой шанс грех упускать. И Света собралась с силами. Она решила, что любой ценой приберет к рукам это чудо, нежданно-негаданно попавшееся ей. Если для этого придется стать актрисой – ну что ж… Дело нехитрое. Да и сам экземпляр такой, что и впрямь при виде него внутри разгорается что-то теплое и приятное. Свету даже начинало потрясывать, и казалось, что внутри у нее вместо позвоночника высоковольтный кабель по которому пульсирует что-то мощное. Тем не менее она не пугалась, старательно игнорируя непонятные ощущения, а только страдальчески морщилась, следя, чтобы ее состояние не заметил объект ее стараний. Щекастое личико в эти мгновения наливалось нездоровым румянцем, и даже уши начинали полыхать багровым цветом.
Мысленно она уже представляла себя замужней дамой с кучей вихрастых и лопоухих мальчуганов, усыпанных солнечными поцелуйчиками – веснушками. Она словно смотрела на себя со стороны и радовалась. Радужная картинка была гораздо приятнее и гламурнее, чем реальность, в которой ей приходилось работать медсестрой в стоматологической клинике. Простерилизовать инструменты, щипцы и щипчики, смешать состав для пломбы, очистить и промыть запачканные кровянистой слюной эмалированные лоточки, поменять салфетки и прочее – несложно, но как-то неприятно. Свете казалось, что все зубные врачи – садисты, получающие удовольствие от мучений пациента. А когда за это еще и платят – то и вдвойне. Мучения ли толстощекого густо-розового толстячка с небольшой лысинкой, или тонкокостной сухопарой учительницы начальных классов в колготках Тушинской фабрики, или полнокровного бутуза, орущего так, что напрочь закладывало уши, – являлись для нее лишь раздражающим фактором, тогда как врач Инесса Павловна явно наслаждалась процессом. В перерывах между пациентами врач смолила тонкие сигареты и с томным видом бросала в пространство фразы: «Основные принципы лечения – это дезинфекция, очистка и герметичная обтурация корневого канала… По своей сути пародонтит является завершающей ступенью развития гингивита, то есть запущенный гингивит переходит в пародонтит…» У Светы возникало чувство, что ее начальница таким образом заклинает пространство, произнося эти фразы для уловления эмоций как пациентов, так и персонала. Она замечала, что приходящие раздеваются медленно, но суетливо, долго прикидывают, куда пристроить сумки-клатчи или разбухшие от бумаг бокастые портфели, мнутся и топчутся перед креслом, прежде чем с силой выдохнуть и улечься в пыточное ложе, распяленное в кабинете. Зато одеваются гораздо сноровистее, стремясь как можно быстрее унести ноги из злополучного места, где царит полное отсутствие какой-либо свободы и властвует только Инесса Павловна. И вот именно из этого мрачного царства и жаждала вырваться бедная Света, которой подобное существование осточертело почти сразу, как только она перешагнула порог этого заведения.
Из-за треклятой стоматологии Света даже перестала любить падающий крупными хлопьями, красиво искрящийся в свете фонарей снег – он напоминал ей цинк-эвгенольный цемент, композит светового отверждения, или препарат для мумификации пульпы. Девушке стало казаться, что всеми этими запахами она пропиталась насквозь. Даже ее нижнее белье отдавало фенолом, камфорой, цинком и прочими веществами с ярко выраженными стоматологическими запахами. Она начала курить, чтобы отбить неприятный душок хоть немного, но потом бросила, поняв, что это ничего не дает. Светины же амбиции в данном заведении растворялись, размывались и становились эфемерными. Перспектива отдалялась и уплывала за горизонт. Ухватить удачу за хвост виделось уже маловероятным, но вдруг подвернулся Фархад, случайно заглянувший в клинику проверить состояние своих ослепительно-белых зубов. Инесса Павловна чудесным образом оказалась на длительном перекуре, и Света не упустила возможности распушить хвост. Весьма удачно, так как иностранец попросил-таки ее телефон и обдал жаркой многообещающей улыбкой. Кстати, ему удалось избежать вмешательства в идеальную полость рта, поскольку разочарованная врачиха не смогла обнаружить область применения своим инструментам.
Через час он назначил Свете свидание эсэмэской. Она подтвердила. И понеслось. Фархад умел ухаживать, этот процесс доставлял ему удовольствие. Водил Светлану по ресторанам, учил ее, как профессиональный сомелье, дегустировать вина… «Первый шаг при знакомстве с вином – это визуальное изучение, – наставлял он. – Наполни бокал на треть и никогда не наполняй больше чем наполовину. При изучении напитка нужно определить цвет, прозрачность и интенсивность…» Светлана терялась, с готовностью кивала и копировала его жесты, стараясь не выглядеть при этом полной идиоткой, что удавалось плохо… Однако она старалась. Ей хотелось не терять лицо, изучая цвет, запах, вкус божественных вин, предлагаемых ее вниманию. Незаметно стирала со лба бисеринки пота, бесстрастно и важно глотала кровавого цвета капли и смотрела, смотрела на него, мужчину, пытающегося подарить ей свою сказку, такую далекую и ненужную. Ей бы семью, дом, достаток, красивые платья, а тут… Света мысленно материлась, пламенно и отчаянно, следя за тем, чтобы вслух не вырвалось ни слова… Но Фархад был умен, понял, что со своим желанием увлечь Свету в мир гедонизма он переборщил. Поэтому сменил тактику и просто пригласил ее в снятый на сутки номер фешенебельного отеля. Там-то девушка и показала ему класс – все, на что была способна, и чуть ли не вытягивалась эластичным жгутом, обвивая Фархада подобно полозу и облизывая его мокрым языком. А потом, после влажного и душного секса, она навалилась на него дулами грудей, пригвоздив к кровати и изучая его подобно вивисектору, разглядывающему морскую свинку как потенциальную жертву, с тихим придыханием спрашивала: «Тебе хорошо?» Болотисто-ржавые глаза, казалось, впитывали непроизнесенный ответ. Фархад изображал страсть, но единственным его нестерпимым чувством было желание как можно скорее вырваться из объятий плотоядной росянки, поглощающей свою добычу. Но она крепко держала, придавливая его всем своим телом, за отсутствием необходимого парализирующего алкалоида. Потом ему удалось что-то наплести о важной встрече, необходимости проанализировать документы, проверить счета… Когда Фархад выскочил на улицу, воздух показался ему упоительно свежим, даже в загазованном мегаполисе.
Света осталась в райском номере до утра, потому что ей совершенно не хотелось ехать в съемную коммунальную комнату на окраине. Наполнив себе ванну с роскошной пеной, она мечтала о том, как через год-два или три приедет в свой родной город на белом лимузине, в нарядах от Кардена и Шанель и плюнет в лицо мачехе, сдавшей ее, малолетнюю, в детдом после смерти отца.
Родную мать Света не помнила вообще, поскольку та через два месяца после рождения дочери уехала на заработки в Москву и там пропала. Поиски результатов не дали. Вроде бы кто-то видел ее на вокзале с бомжами, а потом эту опустившуюся женщину куда-то увезли менты, и с тех пор она уже на Курском не появлялась.
Мачеха устроилась хорошо. Прибрала к рукам отцову квартирку, избавилась вовремя от ненужной обузы и зажила в свое удовольствие. Свете было семь, когда она оказалась в казенном доме. Сначала девочка думала, что это какая-то ошибка и Валя заберет ее обратно, но потом старшие детдомовки объяснили, что жить в таком месте проще без надежд, а уж тем более – без иллюзий. И она стала учиться. Оказалось, что мир черно-белый и удивительно простой, и при желании им можно научиться управлять. Девочка быстро поняла, что хочет быть кукловодом, умеющим дергать за ниточки нелепые существа, называющиеся людьми. Она стала рассудительной, расчетливой, внешне оставаясь покорной и благообразной, стремилась завоевать расположение тех взрослых, от которых зависело ее незавидное существование. И ей всегда удавалось получить лишнюю порцию компота, кусочек шоколадки, конфету, сделав этот процесс цикличным. Она помогала убирать столовую, собирать объедки, вызывалась вне очереди мыть школьную доску, поливать цветы, безропотно соглашалась дополнительно где-нибудь подежурить и была на хорошем счету у всех воспитательниц.
Когда Света немного подросла, старшие подруги научили ее играм и шалостям с телом. Она терпела это как очередную трудовую повинность, как своего рода послушание, неизбежное и бессмысленное. Тело не отзывалось на грубые прикосновения и, может быть, именно поэтому приобрело некую каучуковость и податливость.
Она оказалась упорной во всем: зубрила предметы даже тогда, когда ничего в них не понимала и смысл их терялся в туманной дали. А потом поступила учиться на медсестру, не без помощи директора того богоугодного заведения, в заточении которого провела без малого семь лет.
Ни разу за все это время Валя не навестила ее, не передала посылки, не справилась о ее самочувствии. Окончив училище, Света на свой страх и риск уехала в Москву, и столица неожиданно стала потихоньку поддаваться под напором столь настырного существа. Мечтала ли девушка о любви? Она не знала. Как-то раз она подумала об этом, но быстро отогнала «ненужную» мысль в закоулки подсознания, чтобы не всплывали фантомные боли первого года существования в детском доме. Печальное понимание
