– Снегопад?! Он бывает в тех местах, дай Бог, раз в пятьдесят лет! Ах, сеньорита, какая вы счастливица! Как бы я хотела тоже посмотреть мир! – Темные, взволнованные глаза девушки остановились на смущенном лице Кэтрин. – Мама отказывается даже шагу ступить из Севильи. Мне придется ждать, пока я выйду замуж, а потом... Господи помилуй, могу себе представить! Тогда будет еще хуже! Придется всю жизнь просидеть в четырех стенах, плодя детей!
Кэтрин, не привыкшая к столь прямолинейным и откровенным высказываниям, слегка порозовела. Но полные неприкрытой горечи слова младшей сестры достигли ушей Инесс, и она обернулась, чтобы прочитать ей весьма суровую проповедь:
– Ты говоришь как неразумный ребенок, Пилар. Ни одна женщина не может хотеть от жизни большего, чем любящего супруга и детей. Что касается меня, то я буду благословлять небеса, если они пошлют мне такое счастье! – Выпалив это, Инесс послала в сторону Рикардо восторженный взгляд, а он в ответ с легким поклоном прижал руку к сердцу.
Явно стараясь унять разгоревшиеся страсти, в разговор сестер вмешался Хосе:
– Успокойся, Инесс. Пилар не хотела никого обидеть. Просто ей тяжело день за днем видеть молоденьких туристок, которые пользуются неограниченной свободой и наслаждаются жизнью, в то время как она, бедняжка, вынуждена подчиняться старым традициям нашей семьи.
В эту минуту Сальвадор, который, как оказалось, слышал и замечал абсолютно все, хотя и был поглощен разговором с Эдвиной, сурово глянул на внука и заявил:
– Свобода – это вседозволенность. Есть я дам свободу Пилар, можешь себе представить, кем она станет?!
Глаза юной испанки засверкали, и ярко-багровые пятна вспыхнули на ее щеках.
– Я стану женщиной, дедушка, – сердито воскликнула она, – а не просто товаром, выставленным на продажу, который получит тот, кто предложит больше!
Густые брови дона Сальвадора сурово сдвинулись, и Кэтрин вдруг с ужасом поняла, что эта изящная, очаровательная девушка злится потому, что ей не позволено самой выбрать свою судьбу. Эдвина не раз рассказывала ей, что в знатных семействах Испании принято обручать детей чуть ли не с детства, однако Кэтрин никогда не приходило в голову, что родительская воля может стать для них непосильным ярмом. Только сейчас она в полной мере поняла весь трагизм этого старинного обычая. Интересно, что бы она сама почувствовала, если бы ее приемная мать в полном соответствии с ним также нашла ей жениха?!
Суровое неодобрение, столь недвусмысленно выраженное главой семьи, положило конец спорам. И как раз в эту минуту слуга отворил дверь и церемонно объявил, что кушать подано. Сальвадор галантно подал руку Эдвине, Хосе подошел к Кэтрин, а Рикардо повел к столу дону Луизу. Маленькую процессию замыкали сестры Агвилар. Сезар куда-то исчез. Пока они шли по коридору, отделявшему гостиную от столовой, Хосе незаметно наклонился к уху Кэтрин и прошептал:
– Пилар еще очень молода и к тому же упряма. Бедняжке даже не приходит в голову, что любая женщина нуждается в защите и покровительстве мужа.
Кэтрин предпочла промолчать, хотя у нее вертелась на языке ехидная фраза о том, что ни у нее, ни у Эдвины нет никакой нужды искать себе защитников и покровителей, они отлично обходятся без них. Ей хватило ума вовремя прикусить язык – судя по всему, независимые женщины были в Испании не в почете.
Массивный обеденный стол был накрыт камчатной скатертью. Множество свечей в старинных бронзовых канделябрах заливали его ослепительным светом. Первым за стол уселся Сальвадор, но не во главе его, как ожидала Кэтрин, а немного сбоку. По правую руку от него устроилась Эдвина, по левую – дона Луиза. Кэтрин усадили напротив старика, между Хосе и Инесс, возле которой сел Рикардо.
Когда все рассаживались, в столовую вошел Сезар. Сердце Кэтрин пропустило один удар, а потом заколотилось как сумасшедшее. В костюме он показался ей неотразимым и выглядевшим немного старше, чем в пуловере и широких брюках. Пробормотав какое-то извинение за опоздание, Сезар отодвинул для себя стул возле Пилар. Недовольная гримаска тут же слетела с лица девушки, и она звонко защебетала. «Так вот в чем тут дело», – подумала Кэтрин, украдкой поглядывая, как темная голова молодого человека и золотистая головка Пилар склоняются друг к другу. И сердце ее вдруг заныло.
– Завтра вам и вашей очаровательной дочери, скорее всего, захочется отдохнуть, – услышала она между тем слова дона Сальвадора, обращенные к Эдвине. – Но послезавтра я отправляюсь в Валдегу посмотреть, как идут дела на ферме. Надеюсь, вы обе не откажетесь составить мне компанию. Там многое изменилось, и мне очень хотелось бы, чтобы вы это увидели.
– Мы с удовольствием поедем с вами, – с улыбкой ответила Эдвина, не замечая, что Кэтрин бросила на нее полный упрека взгляд.
– В этом году у нас появилось несколько отличных экземпляров, – с энтузиазмом продолжал Сальвадор. – Животные прошли достаточно жесткий отбор. Вы ведь знаете, скоро Пасха. После нее начнутся праздники, а значит, и корриды.
Кэтрин похолодела и, собравшись с духом, подняла голову.
– Если вы не возражаете, я бы предпочла остаться дома, – поспешно пробормотала она.
Приняв ее нежелание ехать за вполне естественный для такого юного и неопытного создания страх, Хосе попытался ее успокоить:
– Вам не стоит бояться. Это совершенно безопасно. Все быки там на привязи.
– Я вовсе не боюсь быков. И вообще не боюсь животных, – живо возразила девушка. – Но ведь их специально выращивают для корриды, не так ли? Что ж, мне нисколько не стыдно признаться, что я ненавижу корриду и не желаю видеть ничего, что имеет к ней хоть какое-то отношение.
В столовой воцарилась гробовая тишина. Глаза всех сидящих за столом обратились к Кэтрин. И на нее в эту минуту стоило посмотреть: от возмущения обычно бледные щеки порозовели, всегда кроткие серые глаза зажглись огнем. В эту минуту она стала настоящей красавицей. А еще посторонний наблюдатель, случись он рядом, легко заметил бы молчаливое одобрение в глазах всех троих молодых людей, сидящих за столом, и выражение безграничного изумления, почти комичного, на лице старого дона Агвилара. Тем не менее не он, а Пилар, опомнившись первой, ринулась на защиту любимого национального развлечения.
– Вы говорите как невежественная дурочка! – воскликнула она. – Вы ведь, несомненно, не видели ни одной корриды... я угадала? Тогда что вы в этом понимаете?! Вы же не знаете, как вскипает кровь в жилах у каждого при первых же звуках пасодобля[1], как беснуются зрители... вы не способны оценить несравненное искусство и несгибаемое мужество храбрецов, противостоящих грубой силе этих страшных животных. А все они настоящие герои! И я не могу представить себе, что может польстить женщине больше, чем цветок из рук самого матадора!
Кэтрин в ужасе воззрилась на раскрасневшуюся Пилар. Оказывается, эта очаровательная, хрупкая, как весенний бутон, девушка не только с удовольствием посещает корриду, но и осмеливается выступать в защиту такого возмутительного зрелища! Нет, это просто немыслимо!
– Мне и в голову не могло прийти, что женщин тоже пускают на бои быков, – слабым голосом пробормотала она.
Сезар рассмеялся:
– Знаете, сеньорита, в некоторых вещах женщины куда более выносливы, чем представители сильного пола, – с легким презрением в голосе произнес он. – И не обманывайтесь насчет крошки Пилар. Просто она не теряет надежды, что однажды какой-нибудь пригожий тореро обратит на нее внимание и в знак этого бросит к ее ногам свой алый плащ и шпагу, а все вокруг будут умирать от зависти. Вот, собственно, и все. Сама коррида ей не так уж и интересна, уверяю вас.
– А почему я не имею права восторгаться, когда столько благородных и мужественных людей рискуют собственной жизнью?! – сверкая глазами, возмутилась Пилар. – Они – настоящие мужчины, чья храбрость давным-давно известна и ни у кого не вызывает ни малейших сомнений! И, в отличие от других, доказывают ее не на словах, а на деле!
Сезар отлично понял намек и побагровел:
– Что ж, в один прекрасный день я докажу тебе...
– И не думай! – перебил его Сальвадор. – Молодые люди, наследники древнейших испанских родов, не смеют даже помышлять о том, чтобы унизиться до публичного выступления на арене перед чернью.
