Годунов, со скоропостижной смертью которого разрушилось все, что он выстраивал десятилетиями. Но пока Борис был на троне, он не имел права не справиться с вызовом, брошенным ему самозванцем. Потерпев поражение под Добрыничами, царевич Дмитрий Иванович казалось бы не должен был уже оправиться. Он спрятался в преданном ему с самого начала движения Путивле, под охраной стен одной из немногих каменных крепостей Московского государства. Там царевича никто не преследовал и не тревожил, и это стало огромной ошибкой царя Бориса Годунова. А царевич, оказавшись в Путивле – опять в знаменательные для него дни Великого поста, – повел себя как настоящий наследник православного государства, выказав особенное почтение принесенной из Курска «Коренной» чудотворной иконе Божьей Матери. С этой иконой он позднее вступит в Москву [52].
Вспоминал ли он тогда о невесте Марине Мнишек, оставленной в Речи Посполитой, об обещаниях, данных ксендзам и отцам-иезуитам? Однозначно можно сказать, что он о них не забыл. Начиная с марта 1605 года из Путивля в Рим шли донесения отцов-иезуитов Николая Чижевского и Андрея Лавицкого. Сам царевич Дмитрий писал нунцию Клавдию Рангони 4 и 14 апреля и 13 мая 1605 года [53]. В этих письмах сообщались любые благоприятные детали, чтобы показать, что дело московского царевича еще не пропало. В них содержался рассказ о призыве казаков на службу, перечислены семь городов, перешедших на сторону самозванца, – Воронеж, Оскол, Белгород, Валуйки, Борисов (Царев-Борисов), Елец и Ливны. Царевич Дмитрий Иванович гордо сообщал о переименовании Царева-Борисова в Царьгород. Знал ли нунций Рангони о том, что так называли Константинополь в Московском государстве? Если знал, то он мог расшифровать послание таким образом, что царевич Дмитрий не забыл обещаний о крестовом походе против турок.
Царь Борис Годунов тем временем отпустил одну часть своего войска из-под Новгорода-Северского и Добрыничей по домам, а другую послал воевать мятежную Комарицкую волость и наводить порядок в городах Северской земли. В феврале 1605 года годуновское войско стало собираться под Кромами, где засел с донскими казаками атаман Андрей Корела. Кромы стояли на пути из Москвы в Путивль, и туда была направлена из Севска рать боярина князя Федора Ивановича Мстиславского. Но сидевшие в осаде казаки, окопавшиеся в землянках, оказались лучшими воинами, чем стоявшие в открытом зимнем поле дворянские сотни. Зимою тогда благоразумно старались не воевать из-за трудностей, связанных с обеспечением войска зимней одеждой и продовольствием. Царю Борису Годунову пришлось пренебречь этим правилом, но натуру служилых людей трудно было переделать. Они начали разъезжаться из войска, явно не желая воевать, что чрезвычайно приободрило самозванца в Путивле.
Дорога между Москвой и Кромами весной 1605 года была наезженной. Поэтому в полках под Кромами быстро узнали о внезапной смерти царя Бориса Годунова, последовавшей 13 апреля. Пока в полках правительственной армии готовились присягнуть новому царю Федору Борисовичу Годунову, царевич Дмитрий тоже получил чрезвычайно обрадовавшую его весть. Он как будто предвидел, что произойдет в ближайшее время. Фортуна опять повернулась к нему лицом, как и при его вступлении в Московское государство. Войско под Кромами перешло на сторону Дмитрия Ивановича. Даже герой недавних сражений под Новгородом-Северским воевода Петр Федорович Басманов предпочел присягнуть «сыну Грозного», а не сыну Годунова, и увлек за собой сомневающихся. Со стен Путивльской крепости царевич увидел приближавшуюся депутацию от бывшей годуновской рати во главе с князем Иваном Васильевичем Голицыным. Приняв раскаявшихся в своей поддержке царя Бориса Годунова воевод, самозванец «простил» их и стал готовиться к походу на Москву. Он снова стал энергичен и уверен в своем скором воцарении.
Не стал царевич поминать и двусмысленного поведения почти отказавшегося от него сандомирского воеводы Юрия Мнишка. В Самбор немедленно был послан человек, чтобы известить о благоприятных событиях под Кромами. В письме из Путивля Юрию Мнишку 1 (11) мая 1605 года Дмитрий Иванович собственноручно приписал о сообщениях перебежчиков, что в Москве «сам простой народ не дает промолвить ни малейшего слова о том, чтобы выбрать себе государем Борисова сына». Воспрянувший духом будущий «отец» самозванца сообщил о приезде посланца царевича королю Сигизмунду III. В Кракове заждались уплаты долгов Юрием Мнишком, поэтому сразу вызвали воеводу ко двору вместе с гонцом. 24-25 мая 1605 года царевич Дмитрий Иванович послал воеводе Юрию Мнишку, его старшему сыну саноцкому старосте Станиславу Мнишку с женой Софией Головчинской приглашения на свою будущую коронацию в Москве [54]. Марины Мнишек нет пока среди его адресатов, но она не могла не знать о том, какую перемену означало для нее близкое воцарение Дмитрия Ивановича.
В окружении начавшего образовываться кружка из русской знати царевич прибыл из Путивля под Кромы, где войско приняло его как будущего самодержца, и двинулся сначала на Тулу, а потом к Москве. Уже в Туле к самозванцу стали стекаться служилые люди московских чинов. Здесь он показал характер, приняв депутацию донских казаков во главе со Смагой Чертенским «преже московских боляр» [55]. На следующей остановке в Серпухове к царевичу Дмитрию Ивановичу приехали главные члены Боярской думы. Впереди оставалась только Москва, и по-прежнему было неясно, как она воспримет весть о приходе нового государя. Тут кстати оказались действия Гаврилы Григорьевича Пушкина и Наума Михайловича Плещеева, пришедших в Москву с «прелестными грамотами» самозванца 1 июня 1605 года. Грамоты были прочитаны на Лобном месте. Выяснилось, что царевич Дмитрий не держал ни на кого «гнева и опалы» за присягу царю Борису. Более того, обещал пожаловать все чины Московского государства: боярам – «честь и повышение», дворянам и приказным людям – «царскую милость», а гостям и торговым людям – «в пошлинах и в податях… льготу и облегчение». Всем же были обещаны «тишина и покой» и «благоденственное житие» [56]. После этого чернь бросилась вымещать зло на Годуновых, и случился еще один из череды русских бунтов. Еще прежде прихода «царевича» Дмитрия Ивановича в Москву были умерщвлены (по официальной версии – отравились) жена царя Бориса Годунова Мария и их сын царь Федор Борисович, которому суждено было пробыть на престоле только два месяца. Дочь Ксению Годунову пощадили, но заставили принять постриг. Во всем этом позднее обвинят Лжедмитрия I. На самом деле ему и не надо было давать никакого приказа, годуновская семья скорее стала жертвой немедленно объявившихся ретивых сторонников царевича Дмитрия. Боярин Богдан Бельский, например, клялся на Лобном месте московскому люду: «Яз за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрея, за то и терпел от царя Бориса». Не у одного Богдана Вельского были свои счеты с Годуновыми. Впоследствии возникли и дошли даже до сандомирского воеводы Юрия Мнишка слухи о том, что царь Дмитрий Иванович часто виделся с Ксенией Годуновой. Будущему тестю мерещилось что-то постыдное [57]. Но самозванец в уже упомянутых «прелестных» письмах обещал никому не мстить, и ему важно было подтвердить то, что он не был прямым виновником смерти матери и брата царевны. Впрочем, разубедить тех, кто считал, что все происходит «по его велению», было невозможно.
20 июня 1605 года царевич Дмитрий снова вступил в Кремль – уже не как чернец Чудова монастыря, но как владетель всего государства. Он выполнил главное условие самборского договора, заключенного год назад. Порукой исполнения следующих пунктов должна была стать польско-литовская охрана царевича, размещенная на Посольском дворе. За трудные месяцы своего похода он знал, что может положиться на свою гвардию, а все остальное теперь зависело только от воли самодержавного правителя Московского государства. Пришло время и Марине Мнишек подумать о том, как поменять свой статус дочери сандомирского воеводы на положение наследственной владелицы Новгорода и Пскова. Скоро ей предстояло принять для себя новое имя самой Мадонны, став московской царицей Марией Юрьевной.
Глава вторая Обручение, коронация, брак
«Царь Дмитрий Иванович» взошел на московский престол. Больше того, его признала «мать» – царица-инокиня Марфа Нагая, последняя жена царя Ивана Грозного и настоящая мать подлинного царевича Дмитрия. После этого у очевидцев чудесного превращения вчерашнего чернеца в царя и самодержца должны были отпасть всякие сомнения в истинности его истории.
Оправдались и все расчеты сандомирского воеводы Юрия Мнишка. Теперь он мог начинать приготовления к свадьбе своей дочери. Однако для разрешения возникших конфессиональных коллизий потребовалась переписка с папским престолом.
