Бучинской, или которой иной со племяни», «после обрученья не ела ни с кем, толко особно» или с ближайшими родственниками, «и служили бы у ней крайчие» [65]. Отдельные распоряжения касались церемониала встречи Марины Мнишек в Московском государстве.
На самом деле у царя Дмитрия Ивановича не было полной уверенности в том, что Марину Мнишек привезут в Москву. Весьма показательно, что его секретарь Ян Бучинский на аудиенции у короля Сигизмунда III поставил выплату жалованья польским «жолнерам и рыцарству» за участие в московском походе в зависимость от приезда «панны Марины». Передавая дословно свою речь у короля, Ян Бучинский писал из Речи Посполитой к царю Дмитрию Ивановичу: «А слышал яз то не одинова из ваших уст, что и те обогатятца, которые письмо твое имеют, хотя ныне и в Польше, только б вам панну пустили, и нечто будет того для ваша царская милость не все иным заплатил, что панны не выпустят».
Это не тщетная предосторожность. Перед нами незаметный, но важный штрих для характеристики самозванца, умевшего добиваться своих целей. Хотя его предостережения всего лишь подкрепляли прямые дипломатические шаги, предпринятые им во исполнение самборского договора. Достигнув престола, что было необходимым и достаточным условием для заключения брака, он отправил в Речь Посполитую посла Афанасия Власьева – просить у короля Сигизмунда III разрешения на брак с его подданной. Но и на этот раз это была не явная, а тайная миссия посла, приехавшего в Краков в начале ноября 1605 года. Поручение о Марине Мнишек посол Афанасий Власьев исполнял
Думается, что Сигизмунд III понял бы и более рыцарственное объяснение причин женитьбы царя Дмитрия Ивановича на Марине Мнишек, чем простая благодарность. Этот брак был частью договора между бывшим «московским государиком» и сандомирским воеводой. Теперь от короля требовалось разрешить «сендомирскому воеводе и его дочери ехать к нашему цесарскому величеству» в Москву. Кроме того, посол приглашал и самого короля приехать в Московское государство на свадьбу «нашего цесарского величества». Известно, что король Сигизмунд III не просто милостиво согласился на брак, но и пообещал быть в Кракове на обручении (свадьбе) Марины Мнишек с представителем того, кого он еще недавно знал как московского «царика».
22 ноября 1605 года (по григорианскому календарю, принятому в Речи Посполитой) состоялось «венчание московской царицы»
22 ноября 1605 года в Кракове наступил звездный час семьи Мнишков. Это был настоящий триумф! Поэты Ян Жабчиц, Ян Юрковский, ксендз Станислав Гроховский наперебой славили Гименея и счастливый поворот фортуны, благодаря которому «два великих народа, польский и московский», соединялись в лице «царя» Дмитрия Ивановича и Марины, «царицы Московской». Они были настоящими героями дня, все кругом только и говорили, что о предстоящей свадьбе, на которую были приглашены король Сигизмунд III, королевич Владислав, шведская принцесса Анна, папский нунций Клавдий Рангони, послы и посланники, сенаторы Польской короны и Великого княжества Литовского. Марину Мнишек славили наряду с другими самыми значительными «славянскими дочерьми». Ян Юрковский писал, что «московская царица» «украшена добродетелями, как звездами небо» [67].
Церемонию венчания должен был проводить краковский кардинал Бернард Мацеевский, двоюродный брат воеводы Юрия Мнишка, давно принимавший участие во всех перипетиях с историей «царевича». Само место, где происходило действо – в сердце Кракова, на площади Рынка, в доме ксендза Фирлея (свойственника Мнишков), – тоже подчеркивало значимость события. Оно имело бы еще больший резонанс, если бы Марина Мнишек венчалась в находившемся неподалеку главном краковском костеле, но тогда было бы трудно избежать конфессиональных и протокольных затруднений с русским послом. А так церемония обручения Марины Мнишек, привезенной накануне в Краков, получалась одновременно и домашним, и государственным событием. Участие в ней короля Сигизмунда III со своим двором, высших церковных иерархов Речи Посполитой и иностранных дипломатов создавало исторический прецедент, но все же не такой громкий, как если бы король пригласил Мнишков в Вавельский замок, а не они его в свой «дворец», устроенный специально для обручения из двух соседних владений Фирлея и Монтелупи на главной Рыночной площади (дом этот, номер 9, конечно, значительно перестроенный, и сейчас можно увидеть в Кракове).
Прекрасно украшенная «каплица» с алтарем находилась в доме Фирлея. Первыми туда прибыли кардинал Бернард Мацеевский и нунций Клавдий Рангони. Стали дожидаться приезда невесты Марины Мнишек. В это время московский посол Афанасий Власьев со своею немалой свитой в 200 человек находился в доме Монтелупи. Король Сигизмунд III вместе со своим двором проехал прямо в дом Фирлея и расположился в зале, где должна была состояться свадьба. Он сидел, а рядом с ним стоял королевич Владислав. Сестра короля шведская принцесса Анна со своими фрейлинами ушла в это время к невесте. Тогда к королевской руке допустили посла Афанасия Власьева и других членов посольства. Пока гости собирались и занимали свои места, кардинал Бернард Мацеевский облачился в свое драгоценное одеяние и начал обряд [68].
Марина Мнишек прошествовала к алтарю. Как было написано в современном описании церемонии венчания, «царица венчалась в белом алтабасовом, усаженном жемчугом и драгоценными камнями платье». Кроме «дорогого платья», она была украшена «короной, от которой по волосам немало было жемчугу и драгоценных камней». Головной убор невесты отличался особым изыском. Один из приглашенных, Нери Джиральди, сообщал в Италию тосканскому герцогу: «Княжна Мнишек была убрана драгоценными камнями, каких я смело могу сказать, что нигде не видал; но более всего отличались жемчужные нитки, вплетенные в распущенные косы княжны… составлявшие также корону на макушке ее красивой головки» [69]. Сохранившиеся портреты Марины Мнишек подтверждают, что она любила украшать волосы жемчугом, а в этой церемонии жемчужная корона содержала еще очевидный намек на ее царскую будущность.
В сопровождении двух сенаторов (один из них – малогощский каштелян Николай Олесницкий – позднее возглавит посольство для участия в свадебных торжествах Марины Мнишек и царя Дмитрия Ивановича в Москве) дочь сандомирского воеводы подошла к алтарю. Рядом с ней встала свидетельница – королевна Анна. Первому дали возможность обратиться к собравшимся гостям послу Афанасию Власьеву, провозгласившему, что он «прибыл для этого дела по воле своего государя». Посол «просил у сендомирского воеводы его дочери и родительского благословения». После этого начался турнир красноречия и учтивости. Вперед, представляя короля, выступил канцлер Великого княжества Литовского
