положения. Достаточно сравнить его с временами знаменитого тезки Козимо III — Козимо Pater Patriae. Да, этого первого из семьи Медичи правителя Флоренции мучила тяжелая, изнурительная болезнь, да, он жил в страхе перед адским пламенем, которое ожидает его за нарушение библейского запрета на ростовщичество. Однако же испытываемый им страх смерти и проклятия породил церкви и приюты, библиотеки — эти центры античного знания, он, этот страх, способствовал появлению первых носителей гуманистического учения и художественных шедевров раннего Ренессанса.
В 1694 году умерла властолюбивая и набожная мать Козимо Виттория, оставив сына править великим герцогством в одиночку. Теперь ему просто приходилось проявлять хоть какой-то интерес к государственным делам: пусть бюрократия управляла сама собой, но внешняя политика требовала решений, для бюрократии неподъемных. В этом смысле Козимо III оказался неожиданно искусным последователем своего отца Фердинандо II с его линией вялого нейтралитета. Продолжение этой политики означало, что Тоскана оказалась на задворках международной сцены. Раньше правителя Тосканы задабривали (и ему угрожали) короли Франции и Неаполя, с ним советовались (и понуждали к тем или иным действиям) императоры Священной Римской империи и римские папы; теперь его просто никто не замечал. Правда, это, к счастью, касалось и самой Тосканы, отчего она оказалась в стороне от такого, скажем, крупного события, как война за испанский престол[9], продолжавшаяся c 1701 по 1714 год, когда в борьбе Франции, Англии и Голландии за немецкие, испанские и австрийские территории Священной Римской империи вся Северная Европа оказалась разодранной буквально на куски. Из итальянских государств Савойя и Неаполь оказались втянутыми в эту распрю, а Козимо III не сделал ничего такого, что поставило бы под угрозу судьбы Тосканы, — просто потому, что он вообще ничего не делал.
Нейтралитет был для Тосканы не только мудрым выбором, но и необходимостью, ибо в ту пору великое герцогство было просто не способно вести военные действия. Чтобы убедиться в этом, достаточно бросить хотя бы беглый взгляд на подробную военную документацию, которую вела пунктуальная, как обычно, бюрократия. Если судить по списочному составу, то военный гарнизон Ливорно составлял тысячу семьсот человек, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что многим из них было больше семидесяти, а кое-кому и все восемьдесят лет. Комическое впечатление производят такие, например, записи: «потерял зрение»; «не видит из-за преклонного возраста и ходит, опираясь на палку». Что же до некогда могучего тосканского флота, то он ныне сократился до трех галер и нескольких судов сопровождения, с общим составом в сто девяносто восемь человек.
При всем при том политику Козимо III нельзя называть полностью нейтральной. Еще в первые годы своего правления он наладил тайную переписку с больным и стареющим императором Священной Римской империи Леопольдом I. Долгое царствование последнего было омрачено чредой свар, предшествовавших войне за испанский престол, но Козимо III больше интересовало другое. Он настаивал на том, чтобы великим герцогам тосканским был предоставлен королевский статус и чтобы соответственно к ним обращались не «Ваше Высочество», а «Ваше Королевское Высочество». Чтобы положить конец этой грозившей стать бесконечной переписке, в 1691 году Леопольд I предоставил великим герцогам Тосканским искомое право «trattamento real» («королевское обращение»). Получив в руки такое оружие, Козимо III мог теперь сосредоточиться на решении проблемы наследования внутри собственной семьи. Это предполагало, в частности, попытку заключения династического брака в кругу какой-либо из королевских семей Европы, хотя осуществить ее было нелегко, в основном по причинам генетической наследственности.
На первый взгляд наибольшие династические возможности открывались перед Фердинандо, старшим сыном Козимо. Несмотря на то что ранние годы его были омрачены тесным общением со своенравной и непредсказуемой матерью, Маргаритой Луизой, вырос он развитым молодым человеком, с хорошим, быть может, лучшим в кругу семьи художественным вкусом. Прежние великие коллекционеры из клана Медичи всегда занимались меценатством с умыслом: оно было для них либо инструментом укрепления власти, либо попыткой примириться со своей совестью, либо мостом дружбы. В общем, неизменно существовали внехудожественные мотивы. Фердинандо же занимался коллекционированием из чистой любви к искусству, хотя, увы, и само это искусство, и художники, и доступные ему финансовые средства были на порядок ниже, чем у его предшественников. Вот почему собрания в его апартаментах, будь то дворец Питти или резиденция Медичи в Поджо в Кайяно, включают в себя лишь малые шедевры — в отличие, допустим, от великолепного собрания картин Боттичелли, написанных при Лоренцо Великолепном. Собрание Фердинандо — торжество чистого вкуса, а не результат некой политической стратегии.
Сыграл он немалую роль в музыкальном расцвете своего времени, ставшем естественным продолжением более раннего Ренессанса в других искусствах. Особого упоминания в этом смысле заслуживает его тесная связь с уроженцем Сицилии, композитором-сочинителем опер Алессандро Скарлатти. Зародившись за полтора столетия до того во Флоренции, оперное искусство быстро вышло за пределы Италии, сделавшись при Людовике XIV если не достоянием Франции, то достоянием Версаля, который при Людовике XIV стал культурным центром Европы, а при императоре Священной Римской империи Иосифе I — Вены. И все же итальянская опера, особенно в Венеции и Неаполе, оставалась недосягаемой. Скарлатти был ведущим оперным композитором своего времени, он расширил возможности жанра, открыв ему путь от ранних барочных образцов к новой музыкальной эре, именуемой ныне предклассицизмом. Он придал опере законченную форму, построил ее вокруг речитатива и арий, когда сюжет замирает, а исполнитель, нередко на протяжении довольно долгого времени, дает своим чувствам чисто музыкальный выход. Так начиналась эпоха певцов-виртуозов. Женские партии обычно исполнялись кастратами, и по характеру роли это были первые примадонны, настолько, что вскоре они прибрали к рукам большинство ведущих мужских ролей!
В 1702 году Фердинандо пригласил Скарлатти во Флоренцию, где тот написал пять опер, исполненных на вилле Медичи в Пратолино (там, где некогда Галилей обучал юного Козимо II). В свое время эти оперы получили высокую оценку, хотя до нас дошли лишь отдельные их фрагменты. Два года спустя Скарлатти переехал в Рим, затем в Венецию, но на протяжении ближайшего десятилетия регулярно переписывался с Фердинандо, и именно эти письма стали основным источником наших знаний о жизни композитора этого времени.
Еще молодым человеком Фердинандо быстро убедился, что делами великого герцогства его отец интересуется мало, но когда обратился к нему в надежде взять какое-либо из этих дел на себя, получил категорический отказ. Последовала ожидаемая психологическая реакция, и с тех пор способный и развитой сын делал все от него зависящее, чтобы разозлить своего ограниченного и нетерпимого отца. К несчастью, это начало оказывать на молодого человека разрушительное воздействие, и то, что началось страстным протестом, быстро выродилось в пустой разгул, чему немало способствовал наследственный темперамент Медичи. Фердинандо отправился в Венецию, представлявшую намного больше возможностей для такого рода поведения, но вскоре вернулся домой в сопровождении надменного певца-кастрата по имени Чеккино.
После венецианских развлечений Флоренция показалась ему тусклой и скучной. На улицах полно святош — монахов и монахинь, на каждом углу толпятся нищие. В попытке хоть как-то оживить затхлую атмосферу города (и к вящему гневу отца) Фердинандо организовал накануне Великого поста 1689 года большой рыцарский турнир. Он прошел на пьяцца Санта-Кроче при большом скоплении публики. Главной темой спектакля, организованного Фердинандо со страстью и мастерством, достойными самого Лоренцо Великолепного, стала война между Европой и Азией. Одна сторона была загримирована под воинов Востока — на иных были даже доспехи, взятые в качестве трофеев во время войн с Оттоманской империей; другие были одеты как европейские рыцари. Быть может, все это зрелище задумывалось как знак того, что Фердинандо пришла пора самому стать великим герцогом? Или то была последняя вспышка прежнего величия семьи Медичи?
Фердинандо продолжал вести рассеянный образ жизни. Сегодня он затевает переписку с немецким композитором Генделем, уговаривая его посетить Флоренцию, завтра принимает участие в попытках спасти от разрушения расписанный Рафаэлем алтарь в одной из городских церквей, послезавтра ударяется вместе с Чеккино в очередной загул по злачным местам Венеции, где подхватывает сифилис, весьма вероятно, от того же Чеккино. Тем временем Козимо III упрямо продолжает поиски выгодного брака для сына, итогом которого станет появление на свет наследника мужского пола и, таким образом, продолжение династии Медичи. В конце концов ему удалось сговорить в невесты баварскую принцессу Виоланту, которая
