свешивающимся до пола покрывалом?
Вечером следующего дня, держа в руках бумажник с фотографией кошки, я хохотал. Смех отражался от стен. Я швырнул пачку купюр в окно потому, что думал будто отныне весь мир принадлежит мне и я его властелин. Было немного стыдно так, как начал с такой меркантильной мелочи как деньги. В том числе и поэтому выбросил их в окно, оставив только бумажник и фотографию кошки. Вы знаете: я плохой писатель и не могу отказаться от показных жестов даже наедине с собой — что в тексте, что в жизни. Меня не терзала совесть — я никогда не считал Виктора другом.
Но у меня были и настоящие друзья. Опасаясь навредить им, вскоре уехал в другой город. Я чувствовал, что стану таким человеком, каким не хотела бы видеть меня мама. Но это была моя судьба и я, с восторгом, приветствовал её!
Затем последовало разочарование.
Мой брат, мой враг — Неизвестный. Если ты человек, то должен знать многое о разбитых надеждах. Похоже этот мир сделан так, что ни один человек не может получить слишком много власти… даром.
Я играл на людях словно на музыкальных инструментах.
Используя краски настоящего рисовал будущие судьбы как картины.
Проверяя границы дара искал трудности. И в поте, и каменной крошке тесал и высекал неподатливые жизни точно скульптуры.
Вспоминая об ограничениях: если я напишу, как отец убил своих детей то нить повествования порвётся ибо ей не за что зацепиться в настоящем. Сначала должен тем или иным способом заставить отца возненавидеть отпрысков. Поселить в его разуме безумие и только тогда… Ограничения существуют чтобы их можно было обойти. Но есть одно, стоящее передо мной непроходимым горным хребтом. Куда не пойди: направо или налево. Думая о нём, я чувствовал себя в кольце гор.
Последнее ограничение, финальное правило, заключается в следующем: для того чтобы стать нитью я должен узнать человека, к чьей судьбе собираюсь отнестись как к пластилину.
Прощайте мечты о мировом господстве. Грёзы о свершениях исторического масштаба. Я оказался специалистом по индивидуально работе. Художник, а не ремесленник. Массового выпуска, промышленных масштабов никогда не добиться мне — возможно к лучшему. Я знаю, что являюсь нехорошим человеком — совсем не таким, каким хотела бы видеть меня мама. Но всё равно продолжаю пытаться обойти последнее правило. Вдруг однажды получится?
Берясь за очередную судьбу я наблюдаю за выбранным человеком. Бинокль, подслушивающие устройства, поиск личного контента в интернете — костыли моего несовершенного дара. Я стараюсь быть рядом с человеком: запоминая жесты, расстановки пауз в устной речи и знаков в письменной. До тех пор пока тёмная половина, из глубин подсознания, не шевельнётся, извещая, что знаний получено достаточно. Я управляю даром, но говорить будто 'я владею им' было бы излишне самонадеянно.
Люди не более чем сверхсложные, но всё же детерминированные автоматы. Подавая определённые данные на вход, однозначным образом изменяешь внутреннее состояние и получаешь ожидаемые данные на выходе. Об этом свидетельствует существование таких областей знаний как психология, манипулирование людьми, феномен толпы и шаблоны психических расстройств — одних и тех же для групп состоящих из людей примерно одинакового возраста.
Также ловят крокодилов: втыкая нож и зная — те всегда возвращаются по своим следам. Также я ловлю человеков.
У рептилий большая часть поведенческих реакций врожденная. Поведение людей формируется из приобретённых навыков и знаний. Различие только в количестве, но не в качестве. Это моя лучшая попытка объяснить механизм действия дара.
В юности, едва поняв чем обладаю, я попытался написать своё собственное будущее. Ощущение единства долго не возникала. Ниточка между настоящим и будущим рвалась. Но какие-то обрывки остались, направляя меня и по сей день. Слышишь Неизвестный? В обрывках моей судьбы нет ни слова о поражении. Трепещи!
Ещё будучи школьником, однажды я попал в больницу. Там работал доктор с фамилией Растов. Он мог лишь измеряя пульс и вглядываясь в оттенок радужки глаза определить более пяти десятков видов болезни, с точностью, которая удивляла всех. Доктор утверждал, что его умение лишь бледная тень древних арабских врачей, которые без помощи точных приборов узнавали от чего пациент. Растов был знаменитостью больницы. Его неоднократно показывали по телевизору. И каждый раз он только качал головой в ответ на восторженные славословия.
— Вы говорите: удивительно как точно он определяет болезнь- объяснял доктор Растов — Почти так точно, как медицинские машины. В том-то и дело, что 'почти'. Это умение — атавизм. Оно было необходимым во времена древних арабов, но сейчас не более чем забавный казус. У развития моих способностей есть предел и он не слишком далеко. У медицины, как науки, предела нет. Можно бесконечно совершенствовать медицинские машины, изучать человеческое тело и надстраивать теорию.
Свою чувствительность я развивал долгие годы и далеко не каждый способен на подобное. С другой стороны любой человек сейчас может стать врачом. При одинаковом практическом опыте: использующий точные приборы и инструменты, опирающийся на мощь современной медицины, врач поставит более точный диагноз и излечит быстрее и лучше, чем какой бы то ни было целитель, пользующийся только своими способностями и тренированной интуицией.
И даже если целитель сегодня лечит лучше врача, то сиё не более чем крохотное падение на неуклонно возрастающей кривой. Способности и интуицию каждый целитель развивает самостоятельно — с его смертью всё теряется. Остаётся такая малость, как список упражнений и рекомендаций для неофитов по увеличению собственной чувствительности. Не более.
В науке, и в медицине в частности, принесённое исследователем знание остаётся навсегда. Кто-то положит тысячу кирпичей, кто-то один. Другой вообще ничего. Но со смертью первооткрывателей их наследие не теряется. Кирпичик ложиться поверх кирпичика. Знание остаётся и, когда-нибудь, из множества малостей, будет сложено прекрасное здание.
Поэтому в способности определять болезнь по пульсу и цвету глазной радужки глаза ничего, чем вы могли бы восхищаться больше чем значительным спортивным достижением. По сравнению с мощью науки и современной медицины я не более чем австралопитек. Развитая чувствительность и превосходная интуиция, ничто перед точностью приборов и кристальной ясностью выдвинутых и проверенных теорий. — говорил доктор Растов вежливо кивающим в ответ журналистам — Может быть сегодня найдётся целитель умеющий больше чем врач. Но за кем останется победа в будущем известно совершенно точно. Накапливаются кирпичики. Исследователи умирают, их знания остаются. И прекрасное здание строиться.
Доктор Растов с его прекраснодушными мечтами. Он жил в другой стране и в другое время и потому мог мечтать о прекрасном здании. Я пишу чужие судьбы, но всё равно — я дитя времени разбитых надежд. Я взрослел в сломанном пополам веке. И в самый солнечный день мой мир не способен избавиться от капельки мрака.
Будущее представляется мне не городом из прекрасных зданий, возводимых вчера и сегодня. Совсем не так — будущее видится довольно мрачным местом. Более мрачным, чем время, в котором живу сейчас. Зная какую силу имеют слова, не хочу предрекать тьму в грядущем. Конечно если к тому меня не вынудит Неизвестный.
Вот, в чём заключается, секретное оружие и последний довод. Битва с Неизвестным обострила мои силы. И чувствую — почти уверен — теперь смогу преодолеть последнее ограничение и написать будущее для целого народа. Для всей планеты! Не вынуждай меня, Неизвестный!
Постойте. Погодите минутку, кажется понял откуда мог появиться Неизвестный — если я не упоминал ни его имени, ничего вообще о нём. Связующая ниточка просто не могла протянуться между прошлым и будущем, ибо я был осторожен и не оставил ничего за что она могла бы зацепиться в настоящем.
Каким глупцом я был! Подобно людям, полагающим себя вершителями своей судьбы, я не хотел замечать очевидного. Неизвестный мог появиться только в одном случае. Если это не я, а он первым описал меня. Мой враг написал обо мне. Он знает моё имя и всё, что требуется знать. Это он протянул ниточку моей судьбы. Он написал, как я написал о нём, наивно полагая себя первопричиной и корнем. А корнем всё это время был Неизвестный. Возможно само моё существование: личное прошлое и моё
