реактивных моторов и гулким уханьем зенитных снарядов.
В убежище она прильнула к нему. Самолет улетел, смолкли вечно опаздывающие зенитки, а она не шелохнулась.
— Не бомбил даже, — нетвердым голосом сказал Нванкво, — мимо летел. Наверно, к переднему краю. Видно, наши ребята задали им жару, и противник вызвал на подмогу авиацию.
Нванкво вздохнул. Она молчала, все крепче прижимаясь к его груди. Им было слышно, как слуга рассказывает соседскому бою, что видел два самолета:
— Один летел так, а другой вот так.
— А я не видел, что ли? — возбужденно говорил соседский бой. — Красивые, как птицы, только вот людей гробят. Ну да нас, слава богу, миновало.
— Ха! — изумилась Глэдис, обретя наконец голос. Он подумал, что одному восклицанию она умеет придать множество значений: тут и порицание и невольное восхищение перед людьми, так легко рассуждающими о смертельной опасности.
— Успокойся, — сказал он. Она прижалась к нему еще теснее, и он стал целовать ее. Она горячо отозвалась на его ласки. В бункере было темно, по неметеному полу, должно быть, ползала всякая нечисть. Он подумал, что хорошо бы принести из дому матрац, но отказался от этого намерения. А вдруг снова налетит вражеский самолет и в бункер ввалится сосед или прохожий! Получится как с тем джентльменом, который по сигналу тревоги средь бела дня выскочил с подружкой из спальни — оба в чем мать родила…
Глэдис как в воду глядела — приятельницы дома не оказалось. Всемогущий любовник пристроил ее на самолет, летевший в Либревиль, и она отправилась в Габон за покупками. Так, во всяком случае, полагали соседи.
— Прекрасно! — буркнул Нванкво, разворачивая машину. — Вернется на военном транспорте с грузом туфель, париков, трусиков, лифчиков и косметики, загонит все это барахло и заработает несколько тысяч. Так-то вы, девушки, воюете!..
Глэдис ничего не ответила. Он решил, что наконец задел ее за живое. Внезапно она сказала:
— Это как раз то, чего мужчины от нас ждут.
— Меня по крайней мере ты ни в чем не можешь винить. Помнишь ту девушку в джинсах, которая обыскивала меня на заставе?
Она усмехнулась.
— Помнишь? Я хочу, чтобы ты снова стала ею. Без парика. Даже сережек как будто не было…
— Э-э, неправда, серьги были.
— Пусть так, но ты знаешь, что я имею в виду.
— Те времена прошли. Теперь все хотят одного — выжить. Про это говорят — «шестой номер». Ты вытащишь шестой, я вытащу шестой — и все в порядке!
Вечеринка у подполковника приняла неожиданный оборот. Сначала все вроде шло нормально. Подавали козлятину, цыплят с рисом. Выпивки было вволю. Напитки — самоделка, конечно, но неплохие. Особым успехом пользовался один, под названием «Пулеметная очередь», огнем полыхавший в горле. Самое забавное, что с виду он ничем не отличался от апельсинового сока. Но сразил гостей хлеб — по маленькой булочке на брата, размером с мячик для гольфа, да и твердости той же, а все-таки настоящий хлеб! Джаз был на высоте, девушек — навалом. В довершение всего два белых сотрудника Красного Креста притащили бутылку «Курвуазье» и бутылку шотландского виски. Все повскакали с мест и устроили им овацию, потом выстроились в очередь со стаканами. Вскоре оказалось, что один из белых еще до прихода успел набраться. По грустному поводу: прошлой ночью во время грозы погиб его знакомый, летчик. Он вел самолет с продовольствием и разбился при посадке.
Те, кто был на вечеринке, еще не знали об аварии. Настроение у всех испортилось, танцевавшие парочки вернулись на свои места, замолчал оркестр. И вдруг ни с того ни с сего пьяного прорвало:
— Порядочный человек сгинул ни за грош. Бедняга Чарли! За что он погиб? За это вонючее болото! За дерьмо! Все дерьмо, и эти надушенные девки тоже. Я-то знаю им цену. Один доллар, банка тушенки — и все дела, она у тебя в постели.
В гнетущей тишине один из молодых офицеров подошел к пьяному, отвесил ему три звонкие пощечины — правой, левой, правой, — рванул его со стула и вытолкал за порог. Второй белый, тщетно пытавшийся утихомирить приятеля, поднялся и вышел. Было слышно, как отъехала машина. Офицер, выполнив свой долг, вернулся в гостиную, отряхивая ладони, словно от пыли.
— Скотина! — процедил он, красуясь своим хладнокровием. Все девушки с восхищением глядели на героя.
— Ты с ним знаком? — спросила Глэдис у Нванкво.
Он не ответил ей, а сказал, обращаясь сразу ко всем:
— Что с пьяного возьмешь!
— Пьян — так молчи, не распускай язык, — возразил офицер.
— Вот ты ему и всыпал, — вставил хозяин. — Молодчина, Джо!
— Спасибо, сэр! — Джо щелкнул каблуками.
— Его зовут Джо! — дружно сообщили друг другу Глэдис и сидящая слева от нее девушка.
Нванкво, понизив голос, говорил своему соседу, что хотя пьяный был груб и агрессивен, но его слова, к сожалению, чистая правда, только в его устах они, вероятно, неуместны.
Снова грянул джаз, капитан Джо направился к Глэдис. Она вскочила со стула, прежде чем он успел ее пригласить, потом, вспомнив о Нванкво, обернулась к нему.
— Разрешите? — склонил голову в поклоне капитан.
— Пожалуйста, пожалуйста! — ответил Нванкво, глядя поверх его головы.
Танец был длинный, краешком глаза Нванкво все время наблюдал за парой. Иногда доносился гул мотора, и кто-нибудь из гостей тотчас выключал свет. Делалось это для того, чтобы рассмешить девушек и потанцевать в темноте, потому что все давно научились узнавать по звуку вражеские самолеты.
Вернулась Глэдис и, будто чувствуя за собой вину, позвала Нванкво танцевать, но он отказался:
— Не обращай на меня внимания. Мне нравится сидеть и смотреть, как танцуют другие.
— Давай уйдем, раз ты не хочешь танцевать.
— Поверь мне, я никогда не танцую. А ты не должна лишать себя удовольствия.
Глэдис пригласил подполковник, потом снова капитан Джо, и только после этого Нванкво повез ее домой.
— Извини, — сказал он в машине, — но я дал слово не танцевать, пока не кончится война…
Она молчала.
— Сколько напрасных жертв. Вот хоть этот пилот. Казалось бы, что ему до наших раздоров! Он вез продовольствие голодным детям…
— Надеюсь, он не был такой скотиной, как его приятель, — сказала Глэдис.
— Тот парень был расстроен, можно его понять. Я что хочу сказать: когда вокруг убивают, когда наши парни гибнут на фронте, не следует устраивать танцульки и вечеринки.
— Ты сам меня туда повел, — решительно возразила она. — Это твои друзья, я их впервые вижу!
— Послушай, дорогая, я ни в чем тебя не виню. Просто объясняю, почему не танцую. Вообще давай переменим тему. Ты по-прежнему хочешь уехать завтра? Шофер мог бы отвезти тебя в понедельник рано утром, и ты бы не опоздала на работу. Нет? Ну как хочешь — сама решай…
Нванкво шокировало то, с какой готовностью она легла в его постель и что при этом говорила. По всему видно — путается с кем попало. Всего два года — и такая чудовищная перемена! Странно, что она своего имени не забыла. Тот пьяный прав. Повторись вся история снова, Нванкво вступился бы за него, откровенно взял бы его сторону. Какая жуткая участь постигла целое поколение! А ведь это завтрашние матери!..
Но утром он уже судил обо всем не так строго. Глэдис лишь зеркало, в котором отражается прогнившее, изъеденное червями общество. Само зеркало в грязи, но без единой трещины. Протри — и опять засияет.
«Я перед ней в долгу, — твердил он себе. — Девушка однажды открыла мне глаза на многое. Теперь
