Ближний круг

только наверху, в середине острова, есть, а мы-то строим с краю!

— Погоди, погоди. Выходит, что, даже если бы вы действительно человека там зарыли, его одежда все равно не могла бы в той глине запачкаться?

— Ну да!

— Что ж, тот, кто на вас напраслину возвел, специально на середину острова бегал, чтобы тряпку вымазать?

— Не-а! Для этого место надо знать. Мы смотрели, на том месте еще недавно, несколько лет назад, глину брали. Она для обжига хороша — посуду делать, другие вещи.

«Так. Кто мог знать, что на этом месте глина иная, чем в округе? Нинея. Сакраментальный вопрос при любом расследовании: кому выгодно? Опять Нинее! Мы от плохого места для строительства отказались, нашли другое. Она нас и подставила. Красава-то на стройке крутится. Но как Нинея отцу Михаилу тряпку передала? Очень просто — через старостиху Беляну, для того сама в Ратное и притащилась. Ну бабка!»

— Вспомнил! — возопил вдруг Сучок. — Вспомнил! Мы же кучу этой глины к себе притащили, хотели попробовать кирпичи из нее делать! Любой к этой куче подойти мог, даже и не зная, что ее в этом месте нет, а надо за ней на середину острова мотаться!

«Пардон, Нинея Всеславна, приношу свои извинения за напрасные подозрения. Все складывается. Первак или Вторуша, проходя мимо кучи глины, мазанули тряпку и отдали Листвяне. Я же говорил, что все должно быть просто!»

— Так, старшина, можешь больше об этом деле не беспокоиться, — уверенно заявил Мишка. — Я сам с отцом Михаилом все обговорю, никаких подозрений на тебе больше не будет.

— Что, так просто?

— Проще некуда. Ну не таскали же вы покойника до середины острова, чтобы в глине вымазать? Да и не знали вы тогда про ту глину, начинали-то вы стройку больше месяца назад.

— Ага. Как положено — в новолуние, а закончили в русалью неделю. Все по обычаю!

Да, обычаи артель соблюдала неукоснительно и строжайшим образом, Мишка однажды сам в этом убедился. Приехав в тот день на стройку «из учебной усадьбы», он стал свидетелем весьма впечатляющего зрелища. Голый по пояс плотник по кличке Куна тащил, надрываясь, к берегу Пивени здоровенное бревно, а остальные артельщики по очереди хлестали его по спине розгами.

По окончании экзекуции, когда бревно было сброшено в реку, Сучок объяснил Мишке смысл произошедшего. Оказывается, Куна проглядел бревно с сучком, выросшим не на поверхности ствола, а изнутри. Такой сучок потом выпадает из бревна, оставляя после себя косую круглую дырку. Это считается очень плохой приметой, способной навлечь на жильцов множество бед.

— Вот-вот, по обычаю, — решил приободрить Мишка плотницкого старшину. — Отец Михаил мужик умный, все поймет. А того, кто на нас напраслину возвел, мы, наверно, никогда не узнаем — тайна исповеди, сам понимаешь.

— Ну и слава богу! — Сучок вздохнул с явным облегчением. — А то, что мы под дом конский череп положили, мед, хлеб, воск… Церковью это не возбраняется. Мы даже череп лошадиный старый взяли, не стали коня губить…

— Ладно, ладно. Закончили с этим, беру все на себя. У тебя еще дела какие-нибудь ко мне есть?

— Есть, Лис. Ха! А ведь и вправду Лис! Как ты это все хитро повернул… А дело такое: помнишь, ты что-то там про лесопилку говорил?

— Говорил, и что?

— Понимаешь… — Сучок снова полез скрести в затылке. — Закуп, конечно, должен на хозяина работать, но никто же не запрещает ему, если может, работать и на себя. Доски — товар дорогой…

— Хочешь долю с продажи?

— Не для себя, для артели. Лис, мы без обмана. Крепость тебе выстроим — залюбуешься! Все, что еще скажешь, сделаем, но ты пойми: людям надежда нужна, верить надо, что из кабалы вырвемся!

— Водяные колеса поставишь?

— Не сомневайся!

— Лес нужен будет выдержанный, из сырого доски дрянные получатся.

— Лес заготовим, под навесами выдержим, все как надо будет.

— Быстро не получится, — продолжил охлаждать пыл Сучка Мишка. — Пока заготовите лес, пока он под навесом вылежится, пока пилы откуете, лесопилку поставите… Может, что-то с первого раза не выйдет, переделывать придется. А там — зима, водяное колесо встанет.

— Ну и ладно! Мы же крепость не завтра закончим. До весны лес под навесом дойдет, весной пилить и начнем.

— А продавать где? В Ратном покупателей на доски много не найдется.

— Э! Был бы товар, а покупателя найдем. Слушай, Лис, а до больших городов здесь далеко? Я, когда сюда плыли, как-то не приглядывался, настроение не то было. Меня выпусти сейчас, так я и дороги домой не найду, больно уж далеко нас Никифор завез.

— А где дом-то твой, старшина?

— В Новгороде-Северском… — Сучок запнулся и тяжело вздохнул. — Нету дома. И у меня нету, и у артельщиков — все за долги продали. И нас тоже продали…

— Как же вы так? Это ж какой долг должен быть, чтобы вся артель в кабалу попала?

— А! — Сучок безнадежно махнул рукой. — Чего уж теперь? Человека мы убили, не простого человека, а княжьего. И не просто княжьего, а ближника.

«Да! Это вы попали, ребята. По Русской Правде Ярослава Мудрого, за убийство княжьего человека штрафы назначаются немилосердные. Где-то я читал, кажется у профессора Рыбакова, что доходило до нескольких килограммов серебра, даже до десятков килограммов. И особенно не разбирались — если не находили убийцу, штраф брали с того, на чьей земле обнаруживался труп».

— Ты только не подумай, что мы жертвоприношение перед строительством устроили! — неправильно понял Мишкино молчание Сучок. — Случайно все вышло. У боярина Козлича — ближника князя Олега Святославича — кто-то из родни помер. Он по такому делу церковь-обыденку заказал. Ну такую, что за один день строится. Мы взялись, а он нет чтобы подождать до вечера, все крутился под ногами, во все нос совал, так извел, что хоть работу бросай. Терпели-терпели, а потом взяли да и подпортили немного подмостья, думали, что свалится, ушибется да и отстанет от нас.

Сучок замолк и принялся одергивать и оправлять на себе рубаху.

— А Козлич не просто ушибся, — подсказал Мишка, — а насмерть.

— Угу. Шею свернул.

— И какая же вира вышла?

— За боярина — пятьдесят гривен, за то, что церковь в срок недостроили, — еще пять, за то, что убийство в Божьем храме, хоть и недостроенном, учинили, — еще десять. Двенадцать гривен мы сообща собрали. У баб своих серьги, колты, ожерелья… даже кольца обручальные позабирали. Дома и все хозяйство, по приговору, за бесценок ушло — меньше четверти долга. Остальное Никифоров приказчик уплатил. Сам в долги залез, но больно уж выгодно ему показалось — мы же лучшей артелью были. Не только в Новгороде-Северском, нас и в Чернигов звали, и в другие места.

— Понятно. А лихву какую Никифор положил?

— Вроде и по-божески — десятину в год, да только десятина от такого долга… — Сучок опять вздохнул и махнул рукой. — На нее одну целый год и горбатиться, если еще придумаешь как.

— М-да. Крепко вас.

«Правильно я тебя понял, Сучок, — горазд ты на опасное озорство. Рано или поздно такие, как ты, обязательно нарываются на серьезные неприятности. Ладно бы сам, а ты еще и людей своих подставил, и семьи их. Нет, не случайно у тебя это все вышло. Не в тот раз, так в другой бы влипли. Нету у тебя в зазоре между желанием и действием мысли. Захотелось — сделал, а подумать, перед тем как делать…»

— Какую долю в продаже досок хочешь, старшина?

— Половину! — выпалил Сучок и настороженно уставился на Мишку. — Вся работа наша, твоя только задумка.