На его губах застыла улыбка мороженой рыбы. Длинные бледные руки шевелились над столом, как две больные бабочки. Одна из них начала медленно продвигаться к боковому ящику стола.
Он с большим трудом заставил непослушный язык шевельнуться:
– Вы были очень больны, сэр. Очень серьезно больны. Я бы вам не советовал...
Я резко стукнул дубинкой по его руке, подкрадывающейся к ящику. Она сжалась, как слизняк на горячем противне. Я сказал:
– Не болен, начальник, просто нашпигован наркотиками почти до полного маразма. Я хочу выйти отсюда и еще хочу нормального виски. Доставайте.
Он перебирал пальцами по столу.
– Меня зовут доктор Сандстрэнд, и здесь частный госпиталь, а не тюрьма.
– Виски, – заревел я. – Дальше объяснять не надо. Частный дурдом. Неплохая работенка. Виски.
– В медицинском шкафу, – сказал он, одышливо ловя ртом воздух.
– Руки за голову.
– Боюсь, что вы об этом пожалеете.
Я перегнулся через стол, открыл ящик, к которому безуспешно подкрадывалась его рука, и достал оттуда автоматический пистолет. Я отложил дубинку и, обогнув стол, открыл медицинский шкафчик на стене. В нем стояли пинтовая бутыль бурбона и три стакана. Я взял два. Разлив виски, я протянул ему стакан:
– Вам первому, начальник.
– Я... Я не пью. Я абсолютно не переношу алкоголя, – забормотал он.
Я снова подобрал свою дубинку. Он быстро отхлебнул глоток. Я наблюдал за ним. Кажется, виски ему не повредило. Я понюхал свой стакан и опрокинул его в глотку. Подействовало. Я опрокинул и второй и сунул бутылку в карман пиджака.
– О'кей, – сказал я. – А теперь колись: кто засунул меня сюда? Давай быстрей, я тороплюсь.
– По-полиция, разумеется.
– Какая полиция?
Плечи его глубже вжались в спинку кресла. Вид у него был больной.
– Человек по имени Гэлбрейт подписался под жалобой как свидетель. Все строго законно, уверяю вас. Он офицер.
Я спросил:
– С каких это пор фараон имеет право подписывать жалобу для оформления в психушку?
Он ничего не ответил.
– Кто колол мне наркотики до того, как меня привезли сюда?
– Этого я не могу знать. Я предполагаю, что препарат действовал уже довольно долго.
Я потрогал подбородок.
– Два дня. Им бы следовало пристрелить меня. Меньше возни. Пока, начальник.
– Если вы выйдете отсюда, – сказал он тонким голосом, – вас тут же арестуют.
– Ну, за то, что я просто вышел, еще не арестуют, – сказал я мягко.
Когда я выходил, он все еще держал руки за головой.
Дверь на улицу была заперта на ключ, задвижку и на цепочку. Но никто, пока я ее отпирал, не пытался остановить меня. Я вышел на старомодное крыльцо, спустился по обсаженной цветами широкой дорожке. В темноте на дереве запел пересмешник. От улицы участок был отгорожен белым деревянным забором. Это был дом на углу Двадцать девятой улицы и Дескансо.
Я прошел четыре квартала на восток до автобусной остановки. Никто не поднимал тревоги, не было видно и машины, обшаривающей фарами дома. Я спокойно дождался автобуса и поехал в центр города, а там отправился в турецкие бани: парилка, душ Шарко, массаж, бритье и остаток виски.
После этого я мог есть. Я поел и пошел не в свою гостиницу, зарегистрировался не под своим именем. Местная газета, которую я прочел за следующей бутылкой виски и содовой, известила меня о том, что некий доктор Шарп был найден мертвым в нежилом меблированном доме на Каролина-стрит. Полиция до сих пор ломает голову над этой неразрешимой загадкой, никакого ключа к разгадке найти пока не удалось.
Дата выхода газеты известила меня о том, что без моего ведома и согласия жизнь мою укоротили на сорок восемь часов с лишним.
Я лег в постель, заснул, видел кошмарные сны и просыпался в холодном поту. Это были последние симптомы. Утром я встал здоровым человеком.
6
Шеф полиции Фулвайдер был приземистый толстяк с беспокойными глазами и рыжими волосами того оттенка, который на солнце кажется ярко-розовым. Он был очень коротко острижен, и розовый череп его просвечивал сквозь розовые волосы. На нем был желто-коричневый фланелевый костюм с накладными карманами и рельефными швами, скроенный так, как не всякий портной сможет скроить фланель.
Он пожал мне руку, повернулся на стуле и закинул ногу за ногу, демонстрируя мне французские фильдеперсовые носки по три или четыре доллара за пару и толстые английские башмаки орехового цвета, ручная работа, пятнадцать-восемнадцать долларов, и то если по сниженным ценам.
Я решил, что у него, наверное, жена с деньгами.
– А, Кармади, – сказал он, по стеклу на столе подвигая к себе мою карточку. – Через два 'а', да? По делу к нам сюда приехали?
– Мелкие неприятности, – сказал я. – Вы можете это уладить, если захотите.
Он выпятил грудь, махнул розовой рукой и заговорил на полтона ниже:
– Неприятности, – сказал он. – В нашем городке они случаются нечасто. Город наш маленький, но очень, очень чистый. Вот я смотрю из своего окна на запад и вижу Тихий океан. Что может быть чище? Смотрю на север – бульвар Аргелло и подножия холмов. На восток – чудеснейший маленький деловой центр, самый чистый в мире, а за ним райские кущи ухоженных домиков и садов. На юг – если бы у меня было южное окно – я бы увидел самую чудесную маленькую пристань для яхт, какая только возможна на свете.
– Свои неприятности я принес с собой, – сказал я. – Вернее, часть – другая часть, наверное, прибежала раньше меня. Девушка по имени Изабель Снейр удрала из дому в большом городе, а ее собаку видели здесь. Я разыскал собаку, но люди, у которых она была, решили пойти на любые неприятности, лишь бы заткнуть мне рот.
– Вот как? – спросил шеф с отсутствующим видом. Его брови поползли на лоб. Я, честно говоря, уже не очень хорошо понимал, кто тут кого водит за нос – я его или он меня.
– Повернуть бы ключик в двери, а? – сказал он. – Вы все-таки помоложе меня.
Я встал, повернул ключ, вернулся на место и достал сигарету. За это время на столе у шефа уже очутились бутылка, судя по виду, именно того, что нужно, две стопочки и горсть кардамоновых зерен.
Мы выпили, и он щелкнул в зубах три или четыре зернышка. Мы жевали кардамон и глядели друг на друга.
– Ну, давайте выкладывайте, – сказал он. – Теперь я в состоянии воспринимать.
– Слыхали когда-нибудь про типа по прозвищу Фермер Сейнт?
– Слыхал ли я! – он грохнул кулаком по столу так, что запрыгали кардамоновые зернышки. – Да на нем висит чуть не сотня дел. Ведь это тот, который чистит банки?
Я кивнул, стараясь как-нибудь незаметно заглянуть ему в глаза.
– Он работает вместе с сестрой по имени Диана. Они одеваются по-деревенски и обрабатывают государственные банки в маленьких городках. Отсюда его прозвище – Фермер. За сестрой его тоже много чего есть.
– Я безусловно хотел бы прибрать к рукам эту парочку, – твердо сказал шеф.
