повышая голоса, я продолжал:
– Не думаю, что гожусь на такую работу, но меня вовсе не это беспокоит.
– Забудь обо всем, – сказал Лу. – Больно глядеть, как ты волнуешься.
Я улыбался, наблюдая, как он разглаживает стол руками в желтых перчатках – слишком нервничает, потом неторопливо ответил:
– Уж очень ты не похож на человека, который добывает деньги на расходы таким образом. И я совсем не гожусь, чтобы стоять у тебя в это время за спиной. Вот и все.
– Так. – Лу стряхнул пепел прямо на стол и, наклонившись, сдул его.
Потом заговорил, словно о чем-то Другом:
– Со мной поедет мисс Глен.
Красотка – высокая, рыжая. Раньше была манекенщицей. Такая в любом месте сгодится, уж она-то позаботится, чтобы Каналес не дышал мне в спину. Так что обойдемся. Просто решил тебе рассказать.
– Ты чертовски хорошо знаешь, – помолчав, начал я, – я только что с заседания большого жюри. Дал показание, что узнал Мэнни Тиннена. Он высунулся из машины и перерезал веревку на руках Арта Шэннона, которого они, начинив свинцом, выбросили на дорогу.
Лу слегка улыбнулся.
– Теперь крупным взяточникам – тем что заключают контракты и сидят в тени, – будет полегче. Говорят, Шэннон был честный малый, держал совет в узде... Сволочное дело.
Говорить об этом не хотелось. Я покачал головой и сказал:
– Каналес, слышал, кокаином балуется. И, может, ему рыжие не по вкусу.
Лу медленно встал и взял со стола трость. Выражение лица у него было сонное. Потом он пошел к двери, помахивая тростью.
– Ну, до встречи, – протянул он.
Я подождал, пока он взялся за ручку двери:
– Не обижайся, Лу. Если я тебе нужен, то заскочу в Лас Олиндас. Но денег не возьму, и, бога ради, не слишком обращай там на меня внимание.
Он осторожно облизал губы, не глядя мне в глаза.
– Спасибо, малыш. Буду чертовски осторожен. Тут он вышел, и его желтая перчатка исчезла за дверью.
Минут пять я сидел тихо, потом отложил трубку, посмотрел на часы и привстал, чтобы включить радио. Раздался последний бой часов, и диктор произнес:
– Начинаем выпуск вечерних новостей. Одним из важных событий сегодняшнего дня стало решение больше жюри, вынесенное против Мейнарда Тиннена. Тиннен хорошо известный в городе лоббист при муницилалите.
Обвинение, потрясшее его многочисленных друзей, почти целиком сформировано на основе показаний...
Телефон резко зазвонил, и спокойный женский гол сказал:
– Минутку, пожалуйста. С вами будет говорить мистер Фенвезер.
Он взял трубку сразу.
– Вынесли обвинение. Берегите свое здоровье.
Я ответил, что как раз слушаю про это по радио. Мы немного поговорили, а затем он сказал, что опаздывает самолет, и повесил трубку.
Откинувшись в кресле, я снова стал было слушать радио. Впрочем, ничего я не слышал, потому что мои мысли были далеко: какой же все-таки круглый идиот Лу Харджер – но с этим, увы, уже ничего не поделаешь...
Глава 2
Количество народу для вторника было вполне приличное, но никто не танцевал. Часов около десяти оркестрику из пяти человек надоело наяривать никому не нужную румбу. Ударник бросил палочки и потянулся за стаканом, остальные ребята закурили и сидели со скучающим видом. Я прислонился боком к стойке бара, который находился у той же стены, что эстрада, и стал вертеть в руках стаканчик текилы. Главные события разворачивались вокруг средней из трех рулеток, стоявших в ряд у дальней стены.
Бармен по другую сторону стойки тоже прислонился к ней неподалеку от меня.
– Ну, рыженькая дает, – сказал он.
– Горстями ставит, – отозвался я, не глядя на него. – Даже не считает.
Рыжая девушка была высокой. Я видел яркую медь ее волос среди зевак, обступивших рулетку. Рядом маячила прилизанная голова Лу Харджера. Играли, по-видимому, стоя.
– Не играете? – осведомился бармен.
– По вторникам – нет. Не повезло мне однажды во вторник.
– Да? Вы как любите – покрепче или разбавить эту штуку?
– Разбавляй не разбавляй, – сказал я. – Забирает почище динамита.
Он усмехнулся. Я отхлебнул текилы и сделал гримасу.
– Интересно, ее специально такой забористой придумали или случайно вышло?
– Вот уж не скажу, мистер.
– Какие здесь высшие ставки?
– И этого не скажу. Наверно, от настроения босса зависит.
Столы с рулетками располагались за низкой загородкой из позолоченного металла; игроки же толпились по эту сторону загородки. У среднего стола возникла какая-то суматоха. Несколько человек, игравшие за крайними столами, прихватили свои фишки и двинулись туда.
Потом послышался отчетливый и очень вежливый голос, с легким иностранным акцентом:
– Будьте любезны подождать, мадам. Мистер Каналес сию минуту подойдет.
Я двинулся туда и протиснулся к загородке. Возле меня стояли голова к голове два крупье. Один медленно водил лопаточкой взад-вперед по столу рядом с неподвижной рулеткой. Смотрели они на рыжую девушку.
На ней было черное вечернее платье с большим вырезом, открывавшим безукоризненные белые плечи. Назвать ее красивой – это было бы, пожалуй, чересчур, но хорошенькой – явно недостаточно. Она опиралась на край стола возле рулетки. Длинные ресницы вздрагивали. Перед ней лежала большая куча денег и фишек.
Рыжая раздраженно, должно быть, уже не в первый раз, требовала:
– Давай крути. Работай! Как брать – вы тут как тут, как платить – вас нет.
Один из крупье – высокий, смуглый, равнодушный – улыбнулся холодной, ровной улыбкой.
– Мы не можем принять вашу ставку, – сказал он спокойно и отчетливо.Может быть, мистер Каналес... – Он пожал плечами.
– Это же ваши деньги, ловчилы. Не хотите отыграться?
Тут я опять заметил Лу Харджера. Он облизал губы, глядя на груду денег горящими глазами, положил руку рыжей на плечо и попытался успокоить ее:
– Подожди Каналеса...
– К черту Каналеса! Я разогрелась и не намерена остывать.
Позади столов открылась дверь, и вошел хрупкий, очень бледный человек.
У него были прямые, тусклые черные волосы, матовая белая кожа, высокий выпуклый лоб, непроницаемые глаза. Тонкие усики прочерчивали две резкие линии почти перпендикулярно друг другу и опускались ниже уголков рта на целый дюйм. Они придавали лицу восточные черты.
Он проскользнул позади крупье, остановился у угла среднего стола, взглянул на рыжую девушку и потрогал кончики усов пальцами с лиловатыми ногтями.
Внезапно он улыбнулся, но через секунду уже казалось, будто он в жизни никогда не улыбался. Он заговорил негромко и насмешливо.