висело закругленное, продолговатое, как дыня, зеркало. — Давай смотреть вместе.
Ника настороженно взглянула в зеркало. Оттуда на нее взирала кареглазая девчонка с поцарапанной щекой и выбившимися из хвостика непослушными прядями темно-каштановых волос. У девочки был недружелюбный взгляд, оттененный густыми мазками ресниц. Распухшие от слез губы казались больше и ярче, чем были на самом деле.
— Главное на лице — глаза, — сообщила Юлия Юрьевна. — А они у тебя очень красивые. Оттого что глаза темные, взгляд получается особенно выразительным. Даже жгучим. А ресницы! — продолжала она. — Твои ресницы не придется даже подкрашивать!
Ника без особого доверия слушала мелодию ласкового голоса. Впервые о ней кто-то говорил ТАК. «Она хвалит меня из-за Славика. Потому что я его сестра», — подумала Ника, но спорить не стала. Ей было приятно.
— Вдобавок ко всему у тебя прекрасная форма бровей. Они прямые, как два расправленных крыла. В них присутствует полет…
Ника открыла рот.
— А волосы! У тебя густые богатые волосы. Нужно только правильно их подать. Ты портишь их резинкой.
Женщина ловко освободила Никин конский хвост и протянула ей резинку. У Ники дома было полно таких — из велосипедной камеры. Резинка была сплошь в оборванных спутанных волосах.
— Нужно ополаскивать их отваром крапивы.
— У нас вокруг дачи полно крапивы, — отозвалась Ника.
— У тебя все наладится. Нужно только уделять себе больше внимания.
Ника стрельнула глазами на рукава своей формы.
Оба рукава выглядели так, словно их жевала корова. Да не обращала она внимания на такие детали. А оказывается, надо. Хотя Ника очень сомневалась, что это поможет что-нибудь изменить в ее жизни.
Конечно, такой женщине, как Юлия Юрьевна, виднее.
Вон она какую красоту творит самостоятельно! Ника осторожно взяла в руки одну из кукол. Это была восточная красавица. Ее точеное личико и плавный изгиб тонких рук были совершенны. Разве возможно такое изготовить самой? Здесь, у них на Руднике?
— Приходи ко мне в клуб, я тебя научу, — прочитала ее мысли Юлия Юрьевна. — У тебя получится.
— Вряд ли я смогу.., у меня не хватает времени ходить в кружки.
— Глупости, — нахмурилась женщина. — Насколько я знаю, твой брат все детство провел в спортивных секциях. Так почему же ты не можешь? Средневековье какое-то! И не отказывайся! В пятницу, в три часа я буду тебя ждать.
Глава 2
Ника уже засыпала, когда услышала звук поворачиваемого в замке ключа. Славик вернулся. Ника прогнала от себя сон. Нужно спросить, что там со стеклом. Против своего обыкновения брат не пошел на кухню, а сразу нырнул в комнату к сестре.
— Ты не спишь?
— Нет.
Ника как солдатик села на раскладушке. Сна как не бывало.
— Ты маме что-нибудь говорила? — спросил Славик, снимая пиджак.
— Про стекло?
— При чем тут стекло?
Ника замолчала. Она не всегда понимала брата.
— Ты говорила родителям.., где.., видела меня?
— Зачем? — не поняла Ника.
— Зачем, зачем.., не знаю зачем, мало ли… Может, разговор зашел?
Славик заметно нервничал.
— У мамы были гости. Тетя Роза с тетей Тамарой.
Я готовила ужин, а потом мыла посуду. Мама ничего про тебя не спрашивала.
— — Вот и хорошо. — Славик скинул брюки и нырнул под одеяло. — И спросит — не говори. Ты меня там не видела. И ничего не видела, поняла?
— Ты стесняешься, что у нее ребенок?
— Много будешь знать.., помнишь?
Ника промолчала. Какой смысл скрывать? В таком поселке, как у них, это практически невозможно.
Кто-нибудь да увидит.
— Ты ее любишь? — тихо спросила Ника.
— Кого?
— Юлию Юрьевну.
— Мала еще такие вопросы задавать.
— Ничего не мала. Мне четырнадцать. Юлия Юрьевна считает меня взрослой.
Ника чуть не добавила «и красивой», но что-то помешало ей.
Славик усмехнулся. Диван под ним скрипнул.
— Раз с химии убегаешь и стекла бьешь, значит, мала.
— А вот и не убегаю! Я химию как раз люблю! — горячо возразила Ника. — А стекло разбила, потому что девчонки назвали нашу мать слепой!
— Но она действительно слепая, — немного помолчав, возразил брат.
— Это не их дело! — подскочила Ника. Раскладушка жалобно пискнула. — Она разве виновата, что так получилось?!
— Никто не виноват. Мама работала на вредном производстве. А твои девчонки — дуры.
Ника не ответила. Славик протяжно и звучно зевнул.
— Спи, — посоветовал он. — Вставили твое стекло.
Петрович за бутылку сделал как новенькое. Не придерешься.
— Спасибо, — отозвалась Ника в темноту. Ответом было ровное сопение брата. Он всегда засыпал мгновенно, едва донеся голову до подушки.
Никин сон теперь нарушился, отлетел за пределы комнаты. Она думала над словами брата. Когда с матерью случилось несчастье, в доме поселилось словосочетание «вредное производство». Как эхо звучало зловещее «Пластик». Нике было в ту пору около семи, она ни разу не была на работе у матери, и «Пластик» представлялся ей серым косматым чудовищем. Чудовище варило в огромном котле булькающую пластмассу. Люди, работающие на чудовище, должны были спешить туда чуть свет и помешивать пластмассу огромными ложками. Ника невзлюбила слово «Пластик».
Повзрослев, она поняла что «Пластик» — это огромный завод со светлыми цехами, душевыми и столовой.
Но детская ассоциация закрепилась. Ника для себя решила, что никогда не станет работать на заводе.
Тщательно роясь в своих детских воспоминаниях, Ника находила там мать — прежнюю, до того дня.
Обычно память подсовывала ей праздники. Мать очень любила праздники — шумные дни рождения, Новый год, майские, октябрьские и все остальные, что предлагал отмечать советскому народу висящий на кухне отрывной календарь.
По поводу предстоящего праздника мать затевала в доме уборку. Убиралась мать, пританцовывая и напевая. Казалось, вещи только и ждут, когда мать прикоснется к ним, лезут ей на глаза, просятся в руки. Сама она в старенькой кофточке и подоткнутой юбке была уже праздничной. Отец, заходя в комнату за чем-нибудь, украдкой посматривал на нее — любовался. Все в доме преображалось: доставались тарелки сервиза, ваза на высокой ножке — под фрукты, пузатая супница. Отец ставил в большой комнате раздвижной стол. Мать одним взмахом накрывала его скатертью.
Сколько раз Вероника украдкой пробовала обойтись с вещами подобно матери — не тут-то было. Стул обязательно падал, ваза резво выскакивала из рук, книги рассыпались. Ника путалась у взрослых в ногах, изнывая от желания быть замеченной и поучаствовать во всеобщей суете. Иногда ей доверяли натирать
