Ника замолчала, понимая, что влетела не вовремя, и попятилась к двери. Брат поднялся:
— Ну, мне пора. — Проходя мимо Ники, щелкнул ее по носу. — Хвастунья. Понесла, как сорока на хвосте.
Ника заметила, как, обернувшись у двери, он послал Юле самый нежный взгляд, на который только был способен.
— Так куда ты едешь? — очнулась женщина. — В лагерь?
— Да, в лагерь. Для меня это так важно, если бы вы знали! Я ведь никогда нигде не была, хотя от папиной работы путевки всегда хорошие. Только я маме нужна постоянно, она без меня не может.
— Так почему же теперь ты едешь? — Юля стряхнула с себя сладкое оцепенение, навеянное приходом Славика. Она тряхнула головой и внимательно посмотрела прямо в черные глаза девочки. Как они не похожи с братом! Небо и земля. Славик полон достоинства, даже несколько самоуверен. Ей то и дело приходится сбивать с него излишнюю спесь. А девочка — как испуганный олененок, пугается каждого вздоха. И все же Юля так любит Славу, что этой любви хватит и на маленькую пугливую Нику, и на его родителей, на всех.
— Мама с папой уезжают в Одессу, в глазную клинику. Маму будет обследовать один знаменитый врач.
— Это здорово! А ты, значит, отдыхаешь? Славку без присмотра оставляешь?
Юлины глаза сверкнули озорством. И Нике моментально передалось ее настроение.
— Да! Бросаю бедного, беспомощного братика на целых три недели!
— Как он, бедный, без просмотра? — Юлия Юрьевна вдруг подскочила, закружила Нику по классу. — Хочешь, я тебе сарафан сошью?
— Хочу!
— И шляпу мою соломенную возьмешь, все равно без дела валяется!
— Спасибо! Уж я-то ей дело найду!
Накружившись и насмеявшись досыта, они остановились прямо напротив витрины с куклами. На Нику снисходительно взирала цыганка: жгуче-черные брови, глаза, как черный жемчуг, и вызывающе яркое платье. Ника шила его из лоскутков. Бусины подарила соседка — из них сделали ожерелье.
— Это ведь вы мне посоветовали делать именно цыганку, — припомнила Ника. — Я хотела танцовщицу.
— Ты что, жалеешь? — удивилась женщина.
Ника покачала головой.
— Она такая красивая. И гордая.
— Совсем как ты.
Ника не замахала на Юлю руками, не бросилась возражать, а только едва заметно улыбнулась.
— Даже не верится, что это — моя работа.
— Твоя, а чья же!
— Вы помогали.
— Ника! Мы же договорились: когда мы с тобой одни, называй меня Юлей и на ты.
— Нетушки. — Ника хитро сощурилась.
— Почему? Неужели я так старо выгляжу?
Ника рассмеялась в ответ.
— Конечно, нет! Просто.., вот когда вы со Славиком поженитесь, тогда и буду называть на ты…
— Вот как ты заговорила!
Юлия Юрьевна погрозила ей пальцем, но Ника знала, что вовсе она не сердится, что Ника затронула тему их со Славиком отношений. Наоборот, ей приятно об этом говорить.
— Славику нужно учиться… — слабо возразила она, словно ожидая, чтобы ее оспорили.
— Учиться! — воскликнула Ника. — Учиться можно и на вечернем! И заочно.
— Да, конечно, ты права, — согласилась Юлия Юрьевна. — Но на дневном лучше.
— Это когда один — лучше, — рассудила Ника. — А когда с семьей, то не лучше. Вон Толик Наумов женился и перевелся на вечернее.
— Ты-то откуда знаешь?
— Мама с папой говорили, — ляпнула Ника и слишком явно смешалась.
Юлия Юрьевна пристально взглянула на нее.
— А-а…
После Никиного упоминания о родителях Юля свернула разговор и сделала вид, что ищет сантиметр, чтобы обмерить Нику. Но Ника отлично понимала — она сказала лишнее И кто ее за язык тянул? Юля не такая глупая, чтобы думать, будто родители придут в восторг от выбора Славика. Хотя Ника так полюбила Юлю, что и представить для Славика лучшей жены не могла. Они станут подругами, будут во всем помогать друг другу… Но разве мать согласится когда-нибудь, чтобы Славик женился на женщине с ребенком? Не похоже…
Пока Юля крутила ее, снимая мерки, Ника вновь успела вернуться к своим мечтам и решила, что в принципе все возможно. Главное, чтобы маму вылечили Ведь раньше, когда мама хорошо видела, то была совсем другой. Она пела, смеялась, шутила. Это когда ослепла, то сделалась раздражительной, вспыльчивой, нетерпимой. Иногда сцены ярости доходили до безобразия. Ника никогда никому о них не рассказывала Только однажды свидетелем безобразной сцены стал отец. Нике тогда было лет девять. Она вернулась из школы и застала мать в спальне посреди полнейшего развала. По всей комнате — на крова! и, на полу, на стульях — валялась одежда вместе с плечиками, словно шкаф вывернули наизнанку.
Ника спрашивать ничего не стала — нетрудно было дорисовать предысторию этой картины. Скорее всего мать что-то искала и не могла найти. Придя в ярость от сознания собственного бессилия, она повыкидывала всю одежду из шкафа. Это не принесло ей облегчения. Она ведь не видела, как разлетались вещи. Был только невнятный стук роняемых плечиков. Движения от ярости неистовы и злы, а звук, который они производят, — ничтожный. Элла балансировала на грани истерики.
— Мам, я сейчас помогу, — подала голос Ника, плохо представляя, как сможет со всем этим справиться.
— Возьми стул, — посоветовала Элла. — И давай поскорее, а то сейчас отец придет.
Элла слышала, как кряхтит ее дочь, подтаскивая стул к шкафу.
— Слева вешай платья.
Дочь сопит как паровоз, собирая разбросанные по полу платья. Многие свалились с плечиков, их нужно вернуть на место, затем водворить на длинную перекладину в шкафу.
— Чего ты копаешься? — нервничает мать. — Быстрее!
— У меня не получается. Плечики скользкие.
— Руки у тебя кривые. Быстрей же! Еще обед нужно разогреть!
Ника, дрожа от напряжения, дотягивается крючком от плечиков до перекладины. Плечики на месте, а платье слетает вниз, на пол. Ника кусает губы от обиды и страха. Сообразив, что мать не заметила промаха, запихивает платье ногой в угол шкафа. Теперь — блузки. Это легко. Шелковые, нейлоновые, ацетатные.
— Быстрей, быстрей, — подгоняет мать, и у Ники подкашиваются коленки.
Она забирается с ворохом блузок на стул, торопливо поднимается и.., слышит треск разрываемой ткани. Она нечаянно наступила на рукав блузки и дернула ее!
— Ты что делаешь? — восклицает мать. — Ты что творишь, сволочь такая? Дрянь! Дура набитая! Издеваешься надо мной?
Мать выбрасывает вперед себя руки и сразу достигает цели: Ника летит со стула вместе с блузками.
— Идиотка! Безрукая! Стерва!
Ника цепенеет от ужаса и вытаращенными глазами следит за матерью. Слова, которые исторгает перекошенный от гнева рот, ужасны. Ника не знает точно значения многих из этих слов, но они вколачиваются ей в голову, как гвозди. Хочется спрятаться, заткнуть уши. Мать не прекращает кричать. Так уже бывало не раз. Ника забивается в угол комнаты, за кровать.
Не прекращая ругаться, мать хватает первые попавшиеся плечики и пытается повесить их на
