Рауль знал: время от времени ученым хотелось вмешаться в естественный ход событий: слишком уж часто казалось, что «образец» находится на грани гибели. Останавливал их только недвусмысленный запрет Эпсилон. Однако мальчику удалось выжить на Тарксе-12, потом — в интернате, удалось не угодить в тюрьму и не погибнуть во время несения военной службы… Его знакомые списывали это на невероятную удачливость Грега, но сам он, кажется, очень рано осознал, что дело тут не в мифическом везении, а исключительно в нем самом, в его уме, хитрости, осторожности и способности просчитывать свои действия на много ходов вперед, и научился пользоваться этими своими свойствами на полную мощь. И небезуспешно…
Несколько раз Мартас пропадал из поля зрения наблюдателей, и о том, что происходило с ним в это время, можно было только догадываться либо восстанавливать ход событий по косвенным данным. Конечно, он не знал об этой осторожной… не слежке, нет, именно наблюдении, за это Рауль ручался: он тщательно изучил все отчеты, все материалы, касавшиеся Грега. Просто, если тому нужно было исчезнуть по той или иной причине, он исчезал, и то, что его не могли отыскать ни наблюдатели, ни недоброжелатели, тайные или явные, лишь говорило в пользу его изобретательности.
Для ребенка, выросшего в интернате и с трехлетнего возраста отчаянно боровшегося не просто за место под солнцем, но и за саму жизнь, привыкшего всегда полагаться только на себя и ни на кого больше, Грег сделал отличную карьеру. Изучая отчеты, Рауль иногда задумывался: не просчитались ли ученые, забраковав первый «образец»? Грег порой казался распущенным, хамоватым, злым, он мог давать волю словам, а то и рукам, пускаться в безумные загулы и затевать немыслимые авантюры, но… Он выпускал на волю эмоции только тогда, когда это никак не могло ему повредить. Если же он занимался делом, то проявлял редкостную холодную рассудочность, с самого раннего возраста, с детских лет. Это не было результатом столь жесткого самоконтроля, как у Джейсона Мерсера, Грег, похоже, частенько руководствовался инстинктами, не боялся полагаться на свое сверхъестественное чутье, и они никогда его не подводили. Джейсон же… Джейсон держал себя в узде, контролируя каждый свой шаг, каждый жест, он был безупречен — и срывался именно тогда, когда делать этого было нельзя… Но вот вопрос: стал бы первый «образец» таким, останься он в Дименее и получи соответствующее воспитание?..
…Эпсилон задал вопрос.
— Нет, — ответил Рауль, не задумываясь. — Я считаю, что сообщать ему об истинном его происхождении нельзя ни в коем случае.
«Почему?» В высоком тонком звуке слышалось недоумение.
— Он не простит… — Рауль встряхнул головой: как объяснить искусственному интеллекту то, что и сам-то только чувствуешь, но не можешь пока выразить словами, четкими формулировками, столь любезными Эпсилон? — Видите ли, Грег полагает, что сделал себя сам. Все, чего он добился — это только его заслуга, и, в общем, так оно и есть. Он никогда ни на кого не полагался, никогда ни от кого не ждал помощи. Он считает себя человеком, более умным, сильным и удачливым, чем те, кто находился с ним в равных стартовых условиях. Это оправдано, если вспомнить о блоках в сознании. — Рауль перевел дыхание. Эпсилон слушал, не перебивая, и это обнадеживало. — Если я бы при найме открыл ему правду, думаю, он смог бы это принять, хотя, полагаю, ему неприятно было бы узнать, что он столько лет находился под нашим наблюдением. Думаю, он даже поверил бы, что является… первым «образцом». Теперь… Теперь даже упоминать об этом опасно.
«Почему?» Эпсилон пытался понять, и Рауль постарался объяснить, зная, что приказа ее ослушаться не сможет, и тогда можно будет проститься с едва завязавшейся, хрупкой, такой странной дружбой с Грегом…
— Он сказал, что доверяет мне, — произнес Рауль медленно. — Я говорил, что не стану обманывать его. Он знает, что я о многом умалчиваю, но… не о подобном. Если он поймет, что я с самого начала утаивал от него такие сведения, фактически лгал ему, ни о каком взаимном доверии речи больше не будет. А без этого мы не сможем с ним работать, в этом я уверен.
Эпсилон молчал, видимо, осмысливал сказанное своими электронными мозгами.
— Кроме того, — нашел вдруг Рауль удачный ход, — Грег особенно успешно работает на кураже. Ему доставляет удовольствие сознавать, что он, человек — как он полагает, — действует намного успешнее Джейсона. Узнай он, что ничем не отличается от нас, более того, является парией, отходом производства, об эффективной работе можно будет забыть. Мои доводы убедили вас?
Молчание в ответ. Рауль опустил ресницы. Если Эпсилон не сочтет его слова достаточно убедительными… Да что там, они и ему самому-то не казались достойным объяснением отказа открыть Грегу тайну его происхождения!
«Грег не простит. — В этом Рауль был совершенно уверен. — Не говорить? Если Эпсилон прикажет, я не посмею смолчать. Сместить акценты? Не упоминать о наблюдении? Придумать историю с похищением и долгими поисками? Или с экспериментами федералов? Как вариант…»
Высокий протяжный свист. Рауль вздрогнул.
— Вы желаете видеть его? Хорошо. Я приглашу его немедленно. Прикажете снять блок? Я понял…
Эпсилон желал видеть Грега, но не говорить с ним. Пока…
Да, Эпсилон был предусмотрителен. Неудачный «отпрыск» не слишком выделялся среди людей: специальные блоки сдерживали возможности его интеллектуального развития — иначе он чересчур сильно отличался бы от сверстников, а он и так уж мог считаться вундеркиндом. Другие блоки перекрывали специально заложенные в младенческое сознание воспоминания: обо всем, что касалось Арау, жизни на ней, правил и установлений, всего того, что обычному человеку пришлось бы учить с нуля… Было и многое другое, каждый блок высвобождал определенные функции разума Грега, и почти все эти блоки уже были сняты, оставалось только два — самые важные. И самые опасные. После снятия этих блоков пути назад уже не будет… Несколько слов — и Грег сможет понимать Эпсилон. (Он все же обладал своеобразным чувством юмора, иначе не сделал бы «ключами» к блокировке латинские афоризмы. Эпсилон не исключал, разумеется, возможности, что Грег сможет услышать эти слова и живя среди людей, поэтому ключевая фраза должна была быть произнесена в особом ритме, голосом особого тембра… Кроме того, блоки могли быть сняты лишь в определенном порядке, но никак не произвольном.) Однако такой команды Рауль еще не получил…
Рауль понимал его «голос», но любому человеку он казался всего лишь набором высоких протяжных звуков. Грег тоже ничего не поймет, если, конечно, Эпсилон не отдаст приказа снять блокировку… Пока — не приказал. Рауль не хотел гадать, что бы это могло означать…
Эпсилон остановил его едва ли не на пороге. Задал еще один вопрос: Рауль ожидал его, а потому был готов отвечать.
— Да, вы правы, — сказал он спокойно. — Я не стал активировать заложенные установки. Блок был снят лишь частично, с тем, чтобы возможно было перейти к следующему этапу.
«Почему?»
Хороший вопрос…
— Мне казалось, — медленно произнес Рауль, — что сделать кого-то патриотом насильно нельзя. Впрочем, нет, можно. Для этого и предназначены наши установки, но…
«Ты хотел, чтобы он сделал осознанный выбор?»
— Вы совершенно правы. В конце концов, это можно считать еще одной проверкой. На мой взгляд, Грег ее прошел и без полного снятия блока. Впрочем, если вы сочтете необходимым, никогда не поздно проделать это…
«Не нужно. Я одобряю твои действия.»
Рауль сдержанно поклонился, хотя, что греха таить, на душе у него заметно полегчало. В конце концов, действовал он на свой страх и риск, руководствуясь не только теми соображениями, которые озвучил Эпсилон. Да, это была своего рода проверка — сумеет ли Грег понять и принять Арау… Он сумел, но этого было мало: он должен был ее полюбить и признать себя ее частью. А вот это, на взгляд Рауля, программированию поддавалось плохо, а потому он не рискнул обрушить на сознание Грега некогда заложенные в него патриотические установки. Проникнись Грег внезапно любовью к планете, ставшей, по сути, тюрьмой для него, он мог бы насторожиться. Да что там, он непременно заподозрил бы неладное, Рауль прекрасно знал о его сверхъестественном чутье… О программировании Грег уже начал как-то
