себя. Весенин взглянул на нее и понял, что Долинин потерял всякую надежду, такое безмятежное спокойствие было на ее лице.
— Оставайтесь обедать, — сказала Весенину Елизавета Борисовна.
— Не могу. Я лучше вечером, — отказался он.
— Вот и гадкий, я снова перестану понимать вас, — капризно сказала Вера.
Он засмеялся.
— Я не хитрая штука. Снова разберете!
Он оставил общество и уселся в свою двуколку, полный небывалого счастья, но мысли его омрачились, когда вместо Долинина он нашел на своем столе записку.
'Прощайте и не поминайте лихом. Она отреклась от меня. Ваш Н. Долинин'.
— Совсем словно оглашенный какой, — объяснила, подавая обед, Ефимья, — влетел это во двор, конь-то весь в мыле (уж Елизар водил его потом, водил. Так и дрожит!), и сейчас на Елизара: беги, говорит, в деревню, чтобы в сей секунд лошади мне были. В город, значит. Елизар ему и то, и другое. Так и мечет. На, говорит, рупь тебе! За лошадей не торгуйся. Ну, и уехал!..
'Если бы такое письмо мне оставил брат его, я подумал бы, что он решился на самоубийстве', — подумал Весенин, но и Николая ему было жалко. Если вскоре у него пройдет это страдание, то теперь оно для него невыносимо тяжко.
Весенин прошел в спальню, взял книгу и прилег на постель, но читать ему не читалось. Необыкновенное чувство, которое он так долго, так настойчиво гнал от себя, теперь овладело им и наполнило ум его какою-то расслабляющей мечтательностью. Он встал с постели и велел седлать лошадь. Все равно день его на сегодня закончен, и гораздо приятнее провести его остаток там, в усадьбе, чем в своей одинокой берлоге.
Он сел на лошадь и, напевая вполголоса, поехал по знакомой дороге.
Весенин застал дам играющими в крокет.
Они были оживлены, даже Анна Ивановна засмеялась, крокируя шар Веры.
'Странная женщина, — подумал Весенин, глядя на нее, — нанесла тяжелый удар любимому человеку и стала веселее, чем была прежде. Словно гору с плеч свалила!'
Елизавета Борисовна и Вера радостно приветствовали Весенина.
— Вот и отлично! — сказала Вера. — Вы с Анной Ивановной, а я с мамой! — и она поспешно сунула в руки Весенина молоток.
Весенин послушно стал закатывать свой шар. Недалеко от них няня качала Лизу на качелях, и при каждом взмахе качелей Лиза громко вскрикивала.
Вера с Елизаветой Борисовной, выигрывая каждую партию, громко смеялись.
Они начала играть пятую партию, когда со стороны дороги донесся звон колокольчика.
— Папа едет! — крикнула Вера и, бросив молоток, побежала из сада.
— Сколько в ней жизни, и как ей с нами скучно, — сказала Елизавета Борисовна, глядя вслед убежавшей Вере.
— От вас зависит затеять веселье, — ответил Весенин, — созывайте гостей, пикники, спектакли…
Елизавета Борисовна покачала головою.
— Нет, в этом году я остепенилась. Довольно!
Можаев, обнимая Веру, вошел в сад. Елизавета Борисона подошла к нему, и он нежно обнял ее свободной рукой.
— Шабаш! — сказал он весело. — Освободился на целый месяц. Уф! Теперь пиры задавать будем.
— А я только что советовал это же самое Елизавете Борисовне, — здороваясь, ответил Весенин. Она покраснела, почувствовав на себе ласковый взор мужа.
'Что он и что я?' — мелькнуло у нее в голове.
— Ну, а канализация? — спросил Весенин.
— Победил, будем сами устраивать. Назначили комиссию…
— На жалованье?
— И, вообразите, без жалованья. Вот как мы! Ну, потом все расскажу, теперь переоденусь. Лиза, чайку бы! — и он пошел через балкон в комнаты. Следом за ним ушла и его молодая жена.
— А я вам поиграю, хотите? — сказала Вера Весенину. — Анна Ивановна, идемте!
— Я здесь побуду, — ответила она и наклонилась к подбежавшей Лизе.
— Сегодня я вам сыграю благодарность, — сказала Вера Весенину, подходя к роялю.
— Как? — не понял ее слов Весенин.
— Благодарность! Я ведь на рояле все могу. Слушайте: вот 'здравствуйте'! — она взяла несколько аккордов. — А это: 'Отчего вы такой задумчивый?'
Весенин засмеялся.
— Сыграйте: 'Сегодня хорошая погода'.
— Я вам ничего играть не буду, — шутливо рассердилась Вера, — вы смеетесь. Музыка передает только чувства. Благодарность я могу выразить, привет тоже…
— Ну, играйте благодарность!
— То-то!
Вера положила руки на клавиши. Была ли это ее импровизация или мотивы нескольких пьес, но Весенин никогда не слыхал от нее раньше такой оригинальной и красивой игры.
— Вы артистка, — сказал он с чувством, — и вдруг жалуетесь на скуку!
— Не все же для самой себя играть. Рубинштейну и то бы надоело!
— Чай пить! — позвал Можаев и, обняв Весенина, повел его в столовую.
— Ну, как вели себя наши дамы?
— Федор Матвеевич ничего не знает, потому что всего первый день с нами, — ответила за него Вера.
Можаев с улыбкой взглянул на нее. Все дела и заботы он отбросил от себя и теперь наслаждался тихим счастьем богатого семьянина. Чего ему не хватает? И его взгляд с любовью переходил от молодой жены к дочери.
Елизавета Борисовна передавала ему мелочи домашнего хозяйства, Вера шутила, даже Анна Ивановна говорила про Лизу, про погоду и про свое намерение ехать за границу.
Наступил вечер. Тонкий серп месяца показался в небе. Можаев закурил сигару, и кончик ее, как светляк, мерцал в темноте ночи.
— Ах, чуть не забыл, — сказал он вдруг, — тебе, Лиза, опять письмо от твоей портнихи. Уж не должна ли ты ей? — пошутил он.
— Где письмо? — сжросила Елизавета Борисовна, торопливо вставая.
— На! Провалялось в кармане. Не закури я сигары, и забыл бы!
Можаев подал ей конверт. Она с минуту посидела на балконе и незаметно скрылась.
— Жалко, что не поет никто, — сказал Можаев, — теперь спеть бы. Хорошим сильным баритоном. У меня был голос, когда я был студентом, только мы всегда пели одно и то же — 'Gaudeamus'!
— А у нас так и этого не поют студенты. Как-то вывелось, — заметил Весенин.
— Вообще дрянь молодежь. Дряблая! То ли дело мое время! — и Можаев заговорил про свои студенческие годы, проведенные в Дерпте. Гимнастика, спорт, дуэли на шпагах, дуэли на пистолетах, факельцуги и бесшабашное веселье в избранном корпорацией биргалле. [5] Вера слушала его с восторгом.
— А вы, а ваши студенческие годы? — спросил Можаев Весенина.
— Я не был обеспеченным, как и большинство моих товарищей, — ответил Весенин и стал описывать свою жизнь в учебные годы. Занятия и рядом работа ради насущного дня, скитания по меблированным комнатам, холодная зима без теплой одежды, дни без обеда.
— То-то вы такой и хороший, — воскликнула Вера, и, если бы не темнота, Весенин увидел бы на ее глазах слезы.
— Ну, однако, и по домам, — заявил Можаев.
