— Нет, Яша, полно! — сказал он, подымая голову. — Тут все кончено. Теперь у меня к тебе одна просьба: дай мне денег, и я завтра уеду в Петербург.
— Но ведь ты хотел со мною. Я соберусь в неделю! — ответил Яков.
Николай качнул головой.
— Нет, мне час прожить здесь тяжко! Я задыхаюсь, я не могу больше. Отпусти меня!
— Разве я держу тебя, Николай! — с грустью ответил Яков. — Уезжай, а я уже следом за тобою… что же! — он встал в свою очередь и задумчиво стал ходить по комнате. — Правда, нерадостно для тебя прошли эти месяцы. Что же, там развлечешься, сядешь за работу; приеду я, и заживем мы с тобою! — Он постарался сказать последнюю фразу шутливо и ласково взглянул на брата. — Когда же завтра?
— С вечерним поездом, — ответил Николай, — днем схожу в редакцию, потом к Силину и уеду. Раньше не управиться.
— А к Лапе?
Николай словно вспомнил.
— Ах, к Лапе. К нему надо тогда сегодня. Сходим сегодня!
Яков кивнул головою. Николай сошел вниз разобраться в бумагах. Яков остался один, и горькая усмешка искривила его губы.
Ах, брат, брат, сколько себе и другим он причиняет страданий, как бурно страдает, и как скоро проходят мимо него все бури!.. А для него, Якова, одно расставание с насиженным местом — целая мука. Словно делит пополам он свою душу.
— Идем, брат! — позвал его Николай снизу. Яков сошел.
Нет, Николай страдал, и даже больше, чем он это высказал! Иначе не было бы его лицо так печально и глаза не смотрели бы так безучастно. Яков взял его под руку и дружески пожал его локоть.
— Вы?! — воскликнула Колкунова, увидев из окна двух братьев. — Неужели с пальмовой ветвью. О, как благодарить вас! Катя, Катя!
Она выбежала в переднюю, с исступлением жала руку Николая и звала дочь.
— Да, да, — резко ответил Николай, — пусть идет, ваша дочь, и он простит ее. А вас он действительно терпеть не может!
— Простит? — вскрикнула вошедшая в это время Екатерина Егоровна и томно поднесла платок к глазам.
— Катя, Катиш! — воскликнула полковница и бросилась к дочери. — Не волнуйся!
Яков дернул Николая за рукав, и они скользнули в комнату Лапы.
— Фу, — сказал Яков, — как вы можете жить у такой сумасшедшей старухи?
— Я не вижу ее, — ответил Лапа, — а увидев, не церемонюсь с ней. Мы сжились. Ну, принесли?
Николай кивнул и вынул бумажку.
— Только, я думаю, это мог бы написать всякий!
— Ну, нет! — ответил Лапа, читая бумажку. — Здесь важен почерк и слог вашей повести. Ведь он выучил ее наизусть!
— Неужели?
Лапа кивнул головою.
— Откуда вы знаете? — заинтересовался Яков.
— У меня Феня на это. Она познакомилась с женской прислугой у Деруновых, ходит туда и все про него знает. Знаете, что она у него нашла?
— Ну?
— Гирю в два фунта; она вся ржавая, и на ней несколько волос!
— Где же она?
Лапа махнул рукою.
— Там, где и была! Пусть полежит до времени.
Яков в волнении отер с лица пот.
— Неужели он сделал это из ненависти?
— Нет, из ненависти он хотел подвести Николая Петровича, убил же из личной мести. Я уверен, он поразит всех своим спокойствием на суде.
Яков и Николай поднялись.
— Куда же вы? А чаю?
— Нет, — ответил Николай, — мы уже дома. Я завтра еду в четыре часа. Приходите проводить.
— Вы, завтра? — Лапа пытливо посмотрел на него и потом, сочувственно вздохнув, крепко пожал Николаю руку. — Ну, желаю вам большего счастья, чем в нашем городе! — сказал он.
Братья вышли и всю дорогу говорили о странном Лапе.
На другой день Николай зашел к Полозову.
— Милушка, как я рад, что вы свободны! — воскликнул редактор «Листка», пожимая ему руку. — Статеечку принесли?
— Нет, еду в Петербург, Матвей Михайлович, и зашел с вами проститься и за расчетом, — ответил Николай.
Лицо Полозова сразу изменилось и все скрылось под волосами.
— А, гм… — пробормотал он смущенно. — Расчет… Да, да!.. Вот что, милушка, — встрепенулся он, — в книге-то вы не записаны; надо подсчет строкам сделать! Я уже завтра, завтра утречком, а?..
Николай нахмурился.
— Я сегодня еду! — сказал он резко, но тотчас беспечно махнул рукою. — Тогда завтра к вам брат рассыльного пришлет! До свидания!
— Ну, и отлично! — оживился редактор. — Вот и ладно! А я к завтраму все приготовлю, а вы бы, милушка, мне из столицы корреспонденции, а? Вас здесь очень полюбили! Очень! — он схватил руку Николая и горячо потряс ее.
— Хорошо, — ответил Николай, — непременно!
Он вышел из редакции не в духе и направился к Силину. Иван растворил ему дверь; увидев Николая, он изменился в лице, но тотчас оправился.
— А за те слова, что вы намедни сказали, вас, Николай Петрович, отлично притянуть можно! — сказал он злобно и быстро выскользнул из передней.
Николай направился в гостиную. На диване, в одном белье, лежал Силин, задрав ноги на его подлокотник. Подле него на стуле стояли бутылка пива и стакан. При входе Николая он быстро сбросил ноги и радостно его приветствовал.
— Друг! — закричал он. — Не хочешь ли пива?
— Я к тебе на минуту, — ответил Николай, — сегодня я еду.
— Куда? — Силин сел на диван.
— В Петербург! И пришел просить тебя: скажи сестре твоей, что я освобождаю ее от ответа через год!
Силин встал.
— Что у вас там случилось, — недоумевал он, — ты в Питер, сестра за границу. Велела и паспорт ей добыть!
Николай махнул рукой.
— А я думал, вы поженитесь, — добродушно сказал Силин.
Николай пожал ему руку.
— И я думал то же, Степан, да не вышло, не по душам! — И, желая переменить тему, сказал: — А знаешь, мне Полозов за статьи ни копейки не дал. До завтра отложил, а я сегодня еду! Отдаст?
— А много?
— Я же ничего у него до сих пор не брал. Рублей сто-полтораста!
— Фью! — Силин махнул рукою. — Ищи ветра в поле. Ах ты, простота! С него рвать надо, да еще забрать вперед постараться. А ты — ни копейки!
— Ну, пусть разживается.
— Ни за что! — воскликнул Силин, бросаясь к столу. — Пиши мне доверенность. Я, брат, с него сдеру!
