А на самом деле Фельдман давненько наметил себе другой путь ликвидации финансовых брешей - втихую от народа занялся лотереей. Постоянное аллегри после каждого розыгрыша придавало еще большую уверенность в успехе. Откуда ему, наивному, было знать, что выигрышный билет нельзя купить как вещь такой билет могут или подарить, или всучить вместо сдачи за неимением мелочи, а методичность здесь губительна и бесперспективна.
Остальные грузчики продолжили внеурочную пахоту, как бы желая узнать, сколько можно выдержать вот так - днем учеба плюс всякие секции, репетиции, кружки и студии, а ночью - работа.
В этот раз под разгрузку были выставлены вагоны с картошкой.
- Жаль, Фельдмана нет, некому бульбы набрать, - пригорюнился Нынкин. - А то каждый день вермишель вареная, вермишель жареная, вермишель пареная!
Уже в кишечный тракт въелась.
- А мы иногда разнообразим, - сказал Артамонов, - едим прямо из пачки. В таком виде она напрочь убивает чувство голода при исхудании... Странно, что ее выпускает пищевая промышленность, а не фармацевтическая, скажем, - подумал он вслух.
Всю ночь напролет таскали из затхлой темнотищи склада драгоценнейшую картошку, наполовину тронутую порчей, гадая, откуда мог прибыть такой груз. Не из Мелового ли?
- А может, все-таки прихватим по кило-два-три? - сказал Рудик.
Но нанюхавшийся миазмов Нынкин сморщился и выпалил:
- Макароны в соусе - вполне достойное блюдо! В гробу я видал жрать эту тухлятину! Уж лучше сразу лягушек.
- Действительно, - поддакнул Пунтус. - Разве что на спирт прихватить пару центнеров.
Хозяйки всех на свете помещений - обыкновенные серые крысы - как болиды, сверкали тут и там своими люминесцентными глазами. По складу от них не было никакого прохода.
- В Париже эти твари скоро будут заседать в муниципалитете, - заметил Гриншпон. - Недавно прочитал, как эти твари перегрызли пополам десятитысячевольтовый кабель в парижском метро, и хоть бы одну ионизировало или там распылило как-нибудь!
В пику этому сомнительному анекдоту из светской жизни парижских крыс Артамонов поведал, как при виде грызунов на мелькомбинате у себя на родине, в Орле, ему довелось испытать самые волнующие минуты в жизни. Парижские крысы, как ни крути, все же боятся людей, а мелькомбинатовские - те ни грамма не стесняются. Ратициды они запросто употребляют на десерт и ходят по территории, как свиньи, - споткнуться можно. Голубей едят, как кур. Голуби нажираются дармового зерна - благо на плохо положенное у всех нас клюв помпой - и становятся не способными к полету. Крысы подходят к ним как к готовому блюду или полуфабрикату, устраиваются поудобнее и, разве что не повязав салфетку, начинают кушать: хряп-хряп, с косточками, а потом - спать в сушилку. Цепляй этой крысе за уши ошейник и веди, куда хочешь. Например в столовую. Там большая очередь. Женщины через секунду освобождают раздачу. Бери первое, второе, третье.
Доклад Артамонова о популяции мелькомбинатовских крыс сработал как дезодорант. Грузчики добили протухший вагон, почти не морщась.
Город просыпался. Нежился, зевал безлюдными провалами подземных переходов. Потом потихоньку начал потягиваться ранними троллейбусными маршрутами и наконец вскочил, обдав себя снегом, клубящимся за очистительными машинами, и распахнул хлебные магазины.
А завтра снова стайерская прогулка пешком на базу. И Нынкин опять будет талдычить о каком-то своем особом зимнем солнцестоянии, при котором ночь, как известно, максимальна, а если не спать - то и вообще бесконечна.
Татьяна ежедневно заскакивала в 535-ю. Она по-матерински потрепывала больного Решетнева по загривку, как бы подталкивая его к скорейшему выздоровлению. Но, невзирая на избыток женской ласки, Решетнев впадал в тоску и хандру. Опираясь на костыли, он совершал мелководный каботаж от койки до туалета в конце коридора и клялся, что больше никогда не падет так низко. Каждый вечер, проводив друзей на работу, он пробирался на цыпочках к себе в душу и копался там до утра. Когда спать можно сколько влезет, сон, как назло, не идет. Устроившись на подоконнике, он рассматривал снеговика и все больше понимал, кем стали для него Рудик, Мурат, Миша... Кто он теперь без них? Так себе - человечинка.
Денно и нощно Решетнев копил в себе эти мысли и, дождавшись товарищей, пытался втянуть их в общение. Но все разбредались по делам или падали замертво на койки. В его распоряжении оставался один Рудик, который после базы усаживался за письма. Еще в армии он снюхался с радиодиспетчершей, и та присылала ему с Ямала коротенькие кадастры о погоде. Староста носился с ними, как Мурат с денежными переводами.
- Знаешь, Сергей, - навязывался Решетнев к Рудику, - мне кажется, я понял одну простую истину: чтобы познать жизнь, нужно непременно сломать ногу.
- Что ты там бормочешь? - переспрашивал его Рудик, таща по влажной губе липкую кромку конверта.
- Да так, ерунда, - вздыхал Решетнев.
Он сбросил гипс, как сбрасывают цепи. Боль в пятке еще долго напоминала ему о чем-то таком безыдейном и не обсуждаемом при наличии, что многие называют мужской дружбой.
Разные бывают падения. Иногда их можно приравнять к взлетам или к срывам, как говорил Бирюк.
Решетнев оклемался, встал на ноги, а потом и на горло. Друзьям пришлось выделить ему двадцать рублей по комнатному больничному листу. Решетнев накупил плексигласовых тарелок, прикрепил к стенам, подсунул под них цветные виды вселенной из журнала, к 'иллюминаторам' подвел настоящее освещение, и теперь в комнате можно было плыть, как бы между светил.
Оформление 540-й в стиле 'все мы немножко лошади' по сравнению с интерьером 535-й стало просто китчем.
Профком наградил 535-ю грамотой за победу в соцсоревновании. Таким образом Фельдман замазал свой прокол во время проверочного рейда, когда отмолчался по поводу эротических наклеек на стенах.
- В жизни надо быть оригинальным, - принимал поздравления Решетнев. - В жизни надо срываться.
Третий закон Ньютона
Зачеты по начертательной геометрии подступили, как ком к горлу. Первокурсники гнулись над белыми ватманами и кляли изобретателя этой чертовой науки, а заодно проклинали и преподавателя Цыпленкова, обладающего профессиональным и чуть ли не геометрическим прищуром. Для Цыпленкова начертательная геометрия была полигоном для его психологических опытов над живыми людьми.
- Вам ни к чему будет устраиваться на платные курсы кройки и шитья, объяснял он свою привязанность к студентам, массируя доску куском дикого мела. - Я сделаю из вас непревзойденных модельеров - ведь все ваши сногсшибательные одежды конструируются исключительно на основе принципов начертательной геометрии.
От страстного желания Цыпленкова сформировать из группы 76-Т3 сквозную швейную бригаду головы первокурсников пухли при виде пространственных фигур и их пересечений по неимоверным кривым. И что самое противное - всю эту непостижимую графику нельзя было вызубрить. Поэтому оставалось усердно понимать и развернуто представлять.
Артамонов был согласен хоть всю жизнь ходить без одежды, лишь бы не ведать линейных ужасов, в которых, чтобы пересечь тетраэдр с эллипсоидом, нужно было сидеть с одним карандашом и двумя пузырями три дня и четыре ночи. Артамонов Валера был непоседой, ему подавай задачи на сноровку, а тут испытание на усидчивость.
- Было бы так, - рассуждал он, - получил ты, например, задание, разобрался, какая линия что обозначает, - и точка! Я не пойму одного зачем чертить? Если нужно будет в дальнейшей жизни, я, конечно же, начерчу, но это потом, в жизни, а сейчас... Только время да нервы гробишь. - И в защиту своего бездействия на ниве геометрии он приводил массу доводов.
- Не до всех эта наука доходит через голову, - дискутировал с ним Решетнев. - До некоторых - через седло.
Но оказалось, что студентами в высшей школе предусмотрено все и даже такая тонкость, в которой
